Репин И. «Бурлаки на Волге»

Почти каждая картина Ильи Ефимовича Репина имеет свою увлекательную историю, потому что редко какая из них писалась за один год. Обычно между замыслом и окончательным его воплощением проходило три-четыре года, а иногда и больше. Смысл происходящего в картине выражался в определенной сцене, и потому общая композиция полотна ясно вырисовывалась уже в первых эскизах, а затем только уточнялась или незначительно изменялась.

Так было и с "Бурлаками на Волге" - картиной, которую И.Е. Репин создал в 29 лет, будучи еще учеником Академии художеств. В то время он работал над академическими сюжетами - "Иов и его друзья" и "Воскрешение дочери Иаира", а к замыслу "Бурлаков" его привело, казалось бы, случайное событие.

В 1868 году И. Репин со своим товарищем по учебе К. Савицким отправился на этюды на Усть-Ижору. Как-то раз они увидели рядом с празднично разодетыми дамами и мужчинами, гуляющими по берегу, оборванную и почерневшую от солнца ватагу бурлаков, тянущих тяжелую барку. "О Боже, зачем они такие грязные, оборванные! - воскликнул художник. - У одного разорванная штанина по земле волочится и голое колено сверкает, у другого локти повылезли, некоторые без шапок; а рубахи-то, рубахи. Истлевшие - не узнать розового ситца, висящего на них полосами, и не разобрать даже ни цвета, ни материи, из которой они сделаны. Вот лохмотья, влегшие в лямку груди, обтерлись докрасна, оголились и побурели от загара. Лица угрюмые, иногда только сверкнет тяжелый взгляд из-под пряди сбившихся висящих волос, лица потные блестят, и рубахи насквозь потемнели. Вот контраст с этим чистым, ароматным цветником господ".

Эта сцена так поразила И. Репина, что с того момента художник надолго увлекся темой "Бурлаков". То он набрасывал эскиз, где на берег поднимается вереница одних только бурлаков, то писал эскиз (до нас не дошедший, но виденный художником Ф. Васильевым), в котором целиком предстает виденная им картина.

Казалось бы, в теме, избранной И. Репиным случайно, не может быть ничего поэтического. Некоторые друзья художника утверждали, что бурлаки, впряженные в лямку, могут вызвать у зрителя только жалость и сочувствие, не более... Но художник сумел выразить в своей картине захватывающие зрителя глубокие чувства и мысли.

Чтобы картина была правдивой, в 1870 году И.Е. Репин поехал на Волгу, где мог ближе наблюдать жизнь народа, познакомиться с его трудом и бытом, увидеть красоту того русского характера, который потом и получил свое выражение в картине. Он хотел не просто посмотреть на бурлаков и порисовать их, но и пожить среди них, поближе узнать.

После поездки на Волгу И.Е. Репин отказался от прямолинейного и навязчивого обличительства, в котором могла проявиться рассудочная дидактика и сухая надуманность. Внимание его приковали прежде всего люди с трудной судьбой, во всем многообразии и богатстве своих характеров. Им посвятил он свою картину, их заставил говорить на своем полотне.

На Волге "видел я и смешанные коллективные усилия людей и скотов обоего пола, тянувших все те же незероятные по своей длине бечевы; группы этих бурлаков рисовались силуэтами над высокими обрывами и составляли весьма унылый прибавок к весьма унылому пейзажу".

...Темное, предгрозовое небо, затянутое тяжелыми и хмурыми облаками... В разрыве между ними проглядывает клочок ясного неба и льются ослепительно яркие лучи заходящего солнца. Они прокладывают светлую, искрящуюся дорогу по холодной свинцовой поверхности притихшей реки. На фоне этого светлого пятна, но погруженные во мрак нависающей над ними тучи выделяются темные силуэты людей - медленно, с огромным усилием взбирающихся на крутой склон холма. Они с трудом отрывают от земли ноги, вязнущие в сыром, зыбком песке, и с каждым шагом все больше и больше выбиваются из сил.

Такими изобразил И. Репин бурлаков в своем первом волжском эскизе, бегло, но очень эмоционально воссоздав в нем взволновавшую его картину. Этот карандашный эскиз и стал отправной точкой, с которой начались дальнейшие поиски художника.

И.Е. Репин не остановился на первом эскизе, хотя впоследствии часто обращался к нему и творчески его перерабатывал. В конце июня 1870 года он поселился в Ширяеве, где и провел все лето. Здесь он встретил одного из любимейших своих героев - Канина, здесь же написал много эскизов к своим "Бурлакам" и сделал много зарисовок. В Ширяеве художник окунулся в самую гущу бурлацкого быта. Теперь уже не мимолетные впечатления, а тесное общение с бурлацкой ватагой обогатило запас жизненных наблюдений И. Репина.

Каплю за каплей, черточку за черточкой выискивал, собирал, копил художник, чтобы потом сложился его замечательный Канин - "вершина бурлацкой эпопеи", как называл его сам И. Репин. "Что-то в нем было восточное, древнее, - говорил художник. - А вот глаза, глаза! Какая глубина взгляда, приподнятого к бровям, тоже стремящимся на лоб... А лоб - большой, умный, интеллигентный лоб; это не простак".

Канин - расстриженный священник, человек необычной судьбы - олицетворял на картине и в жизни лучшие черты народного характера: мудрость, философский склад ума, упорство и силушку могучую.

Весь облик Канина, вплоть до тряпицы на голове и до закурчавившихся у шеи волос, вызывал у И. Репина восторг. "Типичнее этого настоящего бурлака ничего уже не может быть для моего сюжета", - писал он в автобиографической книге "Далекое - близкое". Вот Канин идет во главе бурлацкой артели рядом с громадным великаном и чернобородым "борцом" Илькой-моряком.

Есть среди бурлаков и еще один образ - деревенский паренек Ларька, который многое подчеркивает в духовной сути Канина. Да у них и действительно есть много общего: это прежде всего пытливый, проницательный ум, непокорность, душевная гордость и достоинство. Индивидуальные черты у них раскрываются как бы в противопоставлении: молодость, детская чистота, хрупкость Ларьки, его нетерпеливая юношеская порывистость, идущая от неопытности нетерпимость - и мужественность Канина, его накопленная годами житейская мудрость, выносливость, выдержка и стойкость во всех жизненных ситуациях.

Бурлацкая ватага собрана из людей с разными характерами и судьбами. Вот идет рядом с Ларькой выбивающийся из сил больной старик, вытирающий пот со лба. Несколько отстает последний, еле бредущий, бурлак. Бессильно повисли его руки, лицо опущено вниз, виден только круг его фуражки. А вот беспечно закуривает трубку другой, нисколько не думая о том, что сделанный им перерыв увеличивает нагрузку на других.

По берегу Волги, под палящими лучами солнца, тянут против течения реки тяжело груженную баржу 11 бурлаков. Медленно движутся они, усталые и измученные. Ноги их вязнут в глубоком песке, яркое солнце, весело обливая пустынные берега реки и выжигая растительность, немилосердно палит их головы, а они шаг за шагом идут вперед и тянут свою лямку. Бесконечно длинна Волга-матушка, бесконечен и тяжелый путь этой ватаги.

В одних образах бурлаков - покорность судьбе, в других - протест и озлобление, в третьих - невозмутимость или простодушие. И только в Канине, как в едином сплаве, слилось множество характерных черт, присущих каждому бурлаку в отдельности. Канин такой же, как все, рядом с Ильком-моряком он выглядит даже человеком среднего роста; его складная коренастая фигура как будто даже не отличается особой силой. Но одновременно он и значительней всех, будто известно ему больше, чем кому-либо из остальных - не только вся подноготная жизни, но и та лучшая доля, то безоблачное счастье, о котором они все грезят...

Картина "Бурлаки на Волге" первоначально была показана на выставке Общества поощрения художников в 1871 году, а затем (после второй поездки И.Е. Репина на Волгу) в окончательном, значительно измененном виде - на академической выставке в

1873 году. Репинские "Бурлаки" будили совесть, заставляли думать о судьбе народной. Ф.М. Достоевский так выразил охватившие его чувства перед картиной: "Нельзя не полюбить их, этих беззащитных, нельзя уйти, не полюбив их. Нельзя не подумать, что должен, действительно, должен народу. Вся эта бурлацкая "партия" будет сниться потом во сне, через 15 лет вспомнится!"

Однако не у всех представителей русского общества произведение И.Е. Репина вызвало одинаково восторженное отношение. Многие ополчились против художника, а ректор Академии художеств профессор Бруни охарактеризовал картину "как величайшую профанацию искусства".

На академической выставке она появилась только в последние дни перед ее закрытием. А потом полотно попало к великому князю Владимиру Александровичу, который купил "Бурлаков" задолго до окончания работы над ними. С тех пор картина оказалась малодоступной для обозрения широкой публики, которая могла видеть ее только на выставках.

В 1873 году "Бурлаков на Волге" послали в Вену на Всемирную выставку. Один из министров, не зная, что владельцем картины был великий князь, который способствовал появлению картины на венской выставке, негодовал на художника: "Ну, скажите, ради Бога, какая нелегкая дернула вас писать эту картину? Вы, должно быть, поляк?.. Ну, как не стыдно - русский! Да ведь этот допотопный способ транспортов мною уже сведен к нулю, и скоро о нем не будет и помину. А вы пишете картину, везете ее на Всемирную выставку в Вену и, я думаю, мечтаете найти какого-нибудь глупца-богача, который приобретет себе этих горилл, наших лапотников".

Однако на картине И. Репина эти лапотники-бурлаки, несмотря на их изнуряющий труд, не вызывают у зрителя жалости, да они в ней и не нуждаются. Могучая, пока еще не обнаруженная сила живет в них, и, кажется, нет такой преграды, которая могла бы сдержать ее и встать у нее на пути.

"Сто великих картин" Н.A.Иoнина, издательство "Вече", 2002г

И. Долгополов "Незабываемое"
(И. Репин «Портрет композитора М.П.Мусоргского»)
Мусоргский умирал.
Об этом знали многоопытные врачи Николаевского морского госпиталя.
Они внимательно щупали пульс. Вслушивались в порывистый, еле уловимый бег сердца.
Глядели в странно просветлевшие глаза композитора. Отмечали оттенки лихорадочного румянца.
Все понимали.
Молчали.
Медицинские сестры, видавшие виды, в срок подавали микстуры. В положенное время кололи лекарства.
Тайком вздыхали:
"Не жилец..."
Но больше всех, казалось, ощущала приближение кончины маленькая, словно высохшая и потемневшая от бессонных ночей сиделка. Оставаясь в белой сумеречной тишине палаты, она чуяла каждый хрип, каждый стон недужного.Горестно кивала головой. Украдкой раскидывала ветхие, потертые карты.
И каждый раз грозный пиковый туз падал рядом с королем червей.
Однако сам Модест Петрович ничего не ведал. Он хотел верить, что судьба не впервой вынесет его на свет божий. За окном сверкал март.

Ворчал Петербург.
Шла жизнь.
Но где-то кто-то будто шептал:
"На этот раз не уйдешь".
И тогда вдруг вспоминал он горькую, страшную складку на лбу мажорно улыбавшегося Репина, вот уж три дня писавшего его портрет.

Репин и Мусоргский.
Друзья.
Более того, единомышленники. Вот строки из письма, отправленного композитором художнику в 1873 году.
В этих словах - вся своеобычность автора:
„Так вот как, славный коренник! Тройка хотя и в разброде, а все везет, что везти надо. Даже и руки не прикладывая, везет: смотрит и видит, а не только смотрит. За работу возьмется - уж о другой промышляет, что дальше тянет. Так-то, коренник. А "яз" в качестве пристяжной, кое-где подтягиваю, чтоб зазору не было, - кнута боюсь... Я и чую, в которую сторону толкать надо, и везу, тяну свой гуж, и возницы не надо, а ну как препятствие: гуж-то оборвется, ась? аль сам надорвешься. То-то вот: народ хочется сделать: сплю и вижу его, ем и помышляю о нем, пью - мерещится мне он, он один цельный, большой неподкрашенный и без сусального... Только ковырни - напляшешься - если истинный художник. Вот в Ваших „Бурлаках", например (они передо мною воочию), и вол, и козел, и баран, и кляча, и, прах их знает, каких только домашних там нет, а мусиканты только разнообразием гармонии пробавляются, да техническими особенностями промышляют, „мня типы творить". Печально есть. Художник-живописец давно умеет краски смешать и делает свободно, коли бог разума послал; а наш брат мусикант подумает да отмерит, а отмеривши, опять подумает - детство, сущее детство. Ну, удастся мне - спасибо; нет - в печали пребывать буду, а народ из головы не выйдет - шалишь... Мусорянин".
Как обидно, что в наш атомный век большинство людей, в том числе писатели, художники, композиторы, отвыкли "за ненадобностью" посылать друг другу письма.
Но это к слову.
...Настало утро 5 марта 1881 года. Дверь в просторную палату тихонько отворилась.
Вошел Илья Ефимович Репин.
Прозрачный снежный свет струился в высокое окно.
Мусоргский ждал друга. Он сидел в кресле. Хотел встать. Но живописец опередил этот порыв.
Обнял и поцеловал:
„Да ты сегодня молодцом!"
Модест Петрович действительно выглядел бодрее. Сон освежил его. К лицу шли вышитая косоворотка и халат, привезенные Мусоргскому женой Кюи - Мальвиной Рафаиловной.
Мольберта не было.
Мастер открыл этюдник. Достал палитру и, кое-как пристроив холст к маленькой тумбочке, начал работать.
Страшное предчувствие заставляло кисть будто саму писать...
Репин не знал, что это последний сеанс, но спешил окончить портрет дорогого его сердцу человека.
Художник бросил взгляд на палитру.
И вдруг увидел в ритмическом расположении земляных охр, сиен, умбр основные словно выросшие из самой тверди почвы краски. Рядом пламенели киноварь, кадмий красный, краплаки, будто огонь и кровь, пролитые на жалкую тонкую дощечку. Чтобы мастер не забывал о вечности, разлились голубые, синие, лазоревые - ультрамарин, кобальт, лазурь. Небо, вода, морские бездны. И тут, как добрые леса и рощи наши, - изумрудная, волконскоит, кобальты зеленые.
Все, все, как в самой жизни.
Сверкали девственные белила ярче снега.
Вблизи чернее ночи - жженая слоновая кость.
Свет и мрак.
Репин посмотрел на Мусоргского. Он дремал. Тончайшее нежное сияние петербургской весны обволакивало еще живую плоть.
Пробили часы.
Живописец встрепенулся. Ему послышался грозный набат „Хованщины".
Предсмертный звон кремлевских соборных колоколов „Бориса Годунова".
„Мусорянин", так ласково называл он друга, ждет его слова. И он скажет.
Какую силу и истинное чувство художнической меры надо иметь, как надо владеть своим темпераментом, чтобы из всего радужного многоцветья палитры выбрать те сдержанные тона правды, которые отличают колорит от раскраски,
„Колорит не многоцветье", - говорил Венецианов.
Вспомним эти слова сегодня.
Ведь чистая краска в станковой живописи все равно что крик в пении, а что еще неприятнее - фальцет.
"Дал петуха" - говорят в народе.
Как это отлично от широкой кантилены истинного пения.
Ведь музыка способна выразить все человеческие чувства. Но для того чтобы она была полнозвучна, должна быть гармония.
В симфоническом оркестре есть барабаны и литавры, но они вступают, если это нужно, а основную партию ведут струнные - скрипки, виолончели, контрабасы.
Волшебно расширяют палитру оркестра флейты, гобои, вал¬орны и другие духовые, обладающие каждый своим особым чарующим звуком. Так, когда слушаешь симфонический оркестр, иногда чудится, что тебя достигают человеческие голоса.
А если начинает особо громко трубить медь, это означает волнующее предупреждение.
Так валер в станковой живописи - филигранное владение палитрой, умение весьма осторожно обращаться с краской - предполагает обладание идеальным слухом и абсолютным ощущением цвета. Это дано не многим.
Может быть, кому-то сие покажется печальным.
Но это реальность.
Ознакомьтесь с историей живописи, и вы убедитесь, как мало больших мастеров рождала каждая эпоха.
Великие певцы появляются тоже нечасто.
Надо понять, что речь идет не о тех модных пользователях микрофонов, которым вовсе не нужно знать, что такое бельканто. Механика вывезет.
Ведь в микрофон можно прохрипеть, прошептать, промычать, и грохот ударных, шум ВИА помогут принять это безголосье как естественный компонент. (К слову, нельзя не заметить, что микрофон бывает крайне необходим. Когда, например, в концертном зале или на стадионе находятся многие тысячи людей).
Конечно, никто не собирается отрицать высочайшее мастерство таких певиц, как Эдит Пиаф, Лидия Русланова, Анна Герман...
Но они обходились скромным аккомпанементом и вовсе не участвовали в гала-телефеериях.
Думается, что эти помпезные постановки, напоминающие знаменитую когда-то „вампуку", не только не помогают слушать и воспринимать пение (иногда талантливых, одаренных артистов), но откровенно мешают.
Правда, подобные представления, разработанные часто по весьма примитивному сценарию, льстят самолюбию постановщиков и исполнителей. Но зритель, ценящий эстрадное искусство, страдает от нелепой пестроты, излишней форсировки звука, а иногда от безвкусицы и пошлости.
А ведь любимых певцов можно слушать без этого цветосветошумомусора.
Вдумайтесь, как поют под аккомпанемент рояля „легкую" музыку Елена Образцова, Тамара Синявская...
Между прочим, микрофон имеет своего собрата в сегодняшней живописи. Это слайды. Именно они сделали для многих доступным писать портреты, пейзажи, даже сложные композиции, вовсе не обладая блестящим даром живописца.
Вставил в эпидиаскоп слайд.
Обвел на полотне контур.
Вгляделся в фотоцвет.
Раскрыл холст.
И вся недолга.

Правда, наиболее опытные умельцы хитро сбивают рисунок, форсируют или гасят фотоколера. А все же заячьи уши торчат. Пройдите по некоторым экспозициям, и вы наверняка обнаружите это „микрофонное пение" - на немногих холстах.
Но это никак не означает, что микрофоны или слайды вредны для искусства.
Ведь говорят, что сам Леонардо да Винчи изобрел камер-обскуру, а изумительный Вермер Делфтский пользовался ею вовсю.
Но думается, что оба Мастера имели еще кое-что за душой.
Как, впрочем, и Врубель, написавший фон к „Поверженному Демону", поглядывая на фотоснимки.
Хочется сказать самые-самые добрые слова о фотографии как самостоятельном искусстве. Лучшие мастера свершают дело неповторимое. Они отражают время, в котором живут. И если они к тому же художники в душе, а это бывает часто, то можно понять, почему всегда переполнены залы фотовыставок. Люди любят видеть себя такими, какие они есть, а не те непрожеванные метафоры, которые выдаются за высокое искусство портрета. Так же дороги каждому нормальному зрителю красоты пейзажа, очарование братьев наших меньших и все то, что зовется просто и объемно прекрасным.
...Может, кому-то покажется ненужным в разговоре о живописи поднимать проблемы музыки, пения и даже эстрады.
Но ведь, простите, это жанры искусства.
Значит, несмотря на все разнообразие, они восходят к душе человеческой.
Прочтите строки:
„...Ни музыка, ни литература, ни какое бы то ни было искусство в настоящем смысле этого слова не существуют для простой забавы; они отвечают... гораздо более глубоким потребностям человеческого общества, нежели обыкновенной жажде развлечения и легких удовольствий".
Это произнес Петр Ильич Чайковский.

На краю...
Далеко, запредельно, остраненно смотрит Мусоргский. Что он зрит? О чем думает?
Неведомо никому.
Ведь никто, а прежде всего сам, не знает, что до смерти считанные дни.
Задумчив, мечтателен взор композитора.Он еще хочет создать, наконец, то, о чем дума не покидала никогда:

"...В человеческих массах, как в отдельном лице, всегда есть тончайшие черты, ускользающие от хватки, черты, никем еще не тронутые: подмечать и изучать их в чтении, в наблюдении, по догадкам, всем нутром изучать и кормить ими человечество, как здоровым блюдом, которого еще не пробовал, - вот задача-то! восторг и присно восторг!"

Гениальный создатель музыки к „Хованщине", „Борису Годунову" ни на миг не считал свою задачу законченной. Самое заветное впереди.
Стасов ранее читал Репину письма Мусоргского.Нет, не читал, громко восклицал:

„Не музыки нам нужно, не слов, не палитры и не резца; нет, черт бы вас побрал, лгунов, притворщиков, - мысли живые подайте, живую беседу с людьми ведите, какой бы сюжет вы ни выбрали для беседы с ними... Художественное изображение одной красоты в материальном ее значении - грубое ребячество, детский возраст искусства".

Тогда Репин как никогда остро почувствовал, какая необъятная задача поставлена Мусоргским перед всеми художниками - музыки, слова, живописи. Не салонные картинки, не изысканное формотворчество.Показать жизнь живого человека в непостижимой сложности, отразить все это - вот цель.

...Художник боится потерять мгновения. Скользящие весенние лучи еще сильнее подчеркивают быстро убегающие минуты. В палате очень тихо. Только пронзительно громко тикают часы. Спешит, спешит Репин.
Кисть чуть слышно касается палитры. Бережно притрагивается к холсту. Верная, сильная рука мастера наносит на полотно трагедию бытия. Нет. Он должен, должен оставить людям образ этого необъяснимого, единственного человека.
Работать неловко. Низкий табурет у самой койки. Полотно не укреплено, шатко.
Но нет трудностей, когда пишет само сердце.

Лев Толстой сказал:
"Одно из величайших заблуждений при суждениях о человеке в том, что мы называем, определяем человека умным, глупым, добрым, злым, сильным, слабым, а человек есть все: все возможности, есть текучее вещество".
Кто он?

В халате не со своего плеча. В чужой рубашке.Всклокоченный, с растрепанной, нечесаной бородой, одутловатый, с воспаленным лицом, глядит мимо нас немолодой грузный человек.

На первый взгляд (если бы не дорогой халат с малиновыми бархатными отворотами) Мусоргский похож на крестьянина, если хотите, даже на бурлака.
Но вглядитесь.
И за „простецкой" внешностью композитора вам откроется поразительный рельеф открытого прекрасного лба философа.
Недаром народ говорит, что глаза - зеркало души.
Вся судьба, все взлеты и падения большого музыканта, вся его любовь и неприязнь в этих светлых горестных очах.

Торопится, торопится Репин.
Ведь живописец видел взоры врачей, медицинских сестер. Он все понял.
Все сокровенное, что было в сердце художника, пришло в движение. Весь опыт, мастерство.
Жизнь. Сама жизнь. Уходящая, трепетная, мерцающая - перед нами. Ничего лишнего.
Ни одного неверного удара не нанесла кисть художника. Слой краски так беспредельно тонок, что кажется: не кистью - дыханием создан этот шедевр.
Необъятная глыбища человеческого характера - могучего и нежного, доброго и ранимого - была увековечена в те долгие четыре дня.
Репин видел перед собою не только обожаемого друга.
Живописец с ужасом чувствовал, что трагически рано уходит надежда русской музыки. Ее слава.

Когда Илья Ефимович Репин пришел на пятый сеанс, Мусоргский был совсем плох.
Через несколько суток консилиум врачей признал состояние Мусоргского безнадежным.
Ночь. У постели больного сиделки.
Вдруг леденящий крик заставил их вздрогнуть:
„Все кончено. Ах, я несчастный!.."
Сияние вешнего солнца озарило застывший лик Модеста Мусоргского. Начинался новый день.
На маленьком столике у койки лежала книга. Трактат Гектора Берлиоза „Об инструментовке".
Искусство бессмертно.

Вдохновенный портрет, созданный Репиным, произвел впечатление ошеломляющее.
Только что усопший гениальный русский композитор предстал перед всеми как живой. Возрожденный и увековеченный кистью мастера.
Психологическая правда. Глубокое сходство. Сама натура музыканта-исполина отразилась в картине. Именно теперь, как это ни печально, раскрылся гигантский масштаб того явления в национальной культуре, которое являл Мусоргский.
Полотно немедля привезли на передвижную.
Стасов прямо с панихиды примчался на выставку, чтобы поторопить экспозицию портрета. Не было рамы.
Решили задрапировать холст черным материалом.
Первое, что увидел Стасов, была оцепеневшая фигура Крамского. Он сидел на стуле.
Придвинулся вплотную к картине и пожирал ее глазами.

„Что это Репин нынче делает, - воскликнул он, - просто непостижимо. Тут у него какие-то неслыханные приемы, отроду никем не пробованные. Этот портрет писан бог знает, как быстро, огненно. Но как нарисовано все, какою рукою мастера, как вылеплено, как написано! Посмотрите эти глаза: они глядят как живые, они задумались, в них нарисовалась вся внутренняя, душевная работа той минуты, а много ли на свете портретов с подобным выражением! А тело, а щеки, лоб, нос, рот - живое, совсем живое лицо да еще все в свету, от первой до последней черточки, все в солнце, без одной тени - какое создание!"

Третьяков еще накануне прислал телеграмму, извещающую о том, что он заглазно просит оставить портрет за ним.
В этом поступке был весь характер уникального собирателя.
С первых мгновений все, кто видел портрет, потрясенные сотворенным, "в один голос трубили славу Репину".

Живой, живой Мусоргский навсегда остался с Россией.
"Великих истин не открывают без горя и труда".
Эти слова Анатоля Франса как нельзя лучше определяют меру подвига Репина, собравшего все силы души, чтобы в минуты страшного горя невероятным напряжением воли ответить единственным, что мог сделать истинный художник, - картиной.
Вдохновенным созиданием.

Репин прожил долгую жизнь. Творчество художника от «Бурлаков» до «Не ждали», «Ивана Грозного», «Запорожцев», «Крестного хода», сотен портретов - это впечатляющая панорама жизни России. Счастье в том, что почти все лучшие работы мастера находятся в одном собрании - в Третьяковке. И это как бы особо высвечивает ту огромную роль, которую сыграл Павел Михайлович Третьяков в деле накопления и собирания русского богатства.

...Прошло почти полвека. Репин пишет в 1928 году:
„Прежде всего я не бросил искусства. Все мои последние мысли о нем, и я признаюсь: работал все, как мог, над своими картинами...
Вот и теперь уже кажется более полугода я работаю (уже довольно секретничать) над картиной „Гопак", посвященной памяти Модеста Петровича Мусоргского.
Такая досада - не удастся кончить..."
Так великий художник мечтал на закате жизни помянуть своего великого друга Мусоргского.

Портрет П. М. Третьякова. 1883. Масло

Портрет художественного и музыкального критика В.В. Стасова. 1883. Масло

Запорожцы пишут письмо турецкому султану. 1880-91. Масло