GoroD

Объявление

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » GoroD » Православие в Даугавпилсе. » Прихожане


Прихожане

Сообщений 1 страница 12 из 12

1

Статья 2007 года.

Нет больше той любви, как если кто положит жизнь свою за друзей своих (Ин. 15, 13)

В эти дни отмечается 120 лет со дня рождения Петра Ивановича Попкович, не пожалевшего своей жизни во имя спасения чужих…

Человеческая память коротка. Память народная – избирательна. И лишь Господь помнит всех своих праведников. Но когда удается открыть для истории хотя бы одно позабытое имя, охватывает необычайно радостное, светлое чувство. Потому что это наш долг – знать своих героев. А долги следует отдавать…                                      

Сегодня я хочу рассказать об удивительном человеке – Петре Попкович, который ценой своей жизни спас 18 советских солдат, которым помог бежать из даугавпилсского лагеря для военнопленных.

Встреча со святой Княжной

Петр Иванович был родом из зажиточной крестьянской семьи из Скрудалиены (Даугавпилсский район). Участвовал в I мировой войне. Был ранен. Лечился в московском госпитале, под который был переоборудован музей Александра III. Попечителем госпиталя состояла одна из Великих Княжон, дочерей св. царя-мученика Николая II. Сохранились фотографии, на которых она снялась вместе с выздоравливающими солдатами, а также – в форме сестры милосердия – среди медперсонала госпиталя. Точно не известно, но, по всей видимости – это Татьяна Николаевна, вторая дочь российского императора.                           

На одном из снимков Великая Княжна запечатлена рядом с хирургической сестрой Надеждой Григорьевой. Вскоре 25-летняя Надя познакомится с Петром Ивановичем. Обвенчаются они в московском храме во имя Тихвинской иконы Божией Матери в 1917 году, незадолго до революции…

Спасаясь от ужасов российского бунта, молодая семья переедет в Латвию. П. Попкович вернется к своей гражданской специальности. Он будет брать подряды на строительство. В частности, в 1938-1939 гг. под его руководством возведут жилой дом близ Свято-Борисо-Глебского собора под резиденцию епископа Ерсикского Александра.

Петр и Надежда Попковичи всегда были глубоко верующими людьми. Свою дочь Любовь они также воспитали истинной христианкой. Обладая хорошей памятью, великолепной дикцией и отменным голосом, девочка на школьных молебнах перед началом занятий читала «Отче наш…», а также пела в церковном хоре даугавпилсского собора св. Александра Невского.

Икона - спасительница

В воскресенье 22 июня 1941 года на Даугавпилс упали первые бомбы. А уже в четверг в Даугавпилс вошли фашистские войска.

Попковичи прятались в подвале своего дома. Немецкие танки шли напрямую через заборы. Их сопровождали автоматчики с закатанными по локоть рукавами. Было видно, как к захватчикам выбежал дворник, держа в руках икону. Солдаты не обратили на него никакого внимания. Затем все гражданское население немцы стали выгонять в сторону реки, и дальше – к Гривскому мосту.

Стояла жара в 40º. Горели дома. Воздух был полон дыма, гари, раскаленного свинца и душераздирающих криков. На улицах лежали убитые и раненные. Обезумевшие люди, спасаясь сами, пытались сохранить хоть какое-то имущество.

Вместе со всеми Попковичи двинулись вдоль Даугавы. Когда дошли до виадука в районе Гривского моста, советские самолеты начали бомбежку. Появились жертвы среди гражданского населения.

В этой суматохе семья Попковичей разделилась – потерялась дочь. К счастью, вскоре Люба нашла родителей в парке Дубровина. Все были уверены, что девочку спасла Тихвинская икона Божией Матери, которую она прятала на груди. (Это была та самая икона, которой благословили на брак Петра и Надежду.)

«Яко пленных освободитель…» (Тропарь, 4 глас)

Проведя пару месяцев у родственников в деревне, Попковичи вернулись в Даугавпилс. Их дом сгорел. На пепелище они отыскали только ножки от одной из кроватей – это все, что осталось от семейного имущества.

Что произошло в Даугавпилсе за два месяца их отсутствия? Практически половина города сгорела. Постоянно шли грабежи и мародерство. В Крепости был создан лагерь для военнопленных и еврейское гетто. Бездомные люди занимали любые, оставшиеся без присмотра квартиры. К моменту возвращения в город Попковичей, вся хорошая жилплощадь была разобрана. Поэтому поселиться пришлось в том, что осталось. Не занятой оказалась только ветхая квартирка раввина. Здесь, в доме на пересечении ул. Солнечной и Краславской, Попковичи проживут 34 года…

Жить в оккупированном городе было тяжело. Очень тяжело. Но они, как и в довоенное время, усердно посещали храм, моля Бога о защите и помощи.

Петр Иванович устроился на работу в Крепость – на лошади возил какие-то грузы. Видя бедственное положение русских солдат, он старался хоть немного их поддержать и ободрить. Немцы иногда выпускали некоторое количество военнопленных за пределы лагеря для выполнения различных работ. Некоторым удавалось организовать побег. Всего Петру Попкович удалось спасти 18 человек.

Вкратце схема побега была такова. Солдат прятали в подвалах сгоревшей мельницы, которая находилась в Гайке. Там они переодевались в рабочих. Затем их переправляли на окраину микрорайона, где возле самой железной дороги (поезда там проходят на малой скорости), стоял домик Пушинской (имя этой женщины не известно, но зато мы знаем, что два ее сына были партизанами). Беглецы прятались в этом домике, а затем, под видом железнодорожных рабочих, садились на немецкие санитарные поезда. После пересечения границы Латвии, солдаты спрыгивали в лесу, где их уже ждали проводники из партизанских отрядов.

О деятельности главы семейства знали его жена и дочь. Свои поступки он объяснял исключительно жалостью к солдатикам, которым приходилось томиться в плену, каждый день ходя на волосок от смерти. О сочувствии советской идеологии речь не шла: в пору независимости Латвии Попковичи были членами эмигрантской монархической организации. Однако они всегда оставались христианами, на деле подтверждая свои религиозные убеждения.

«Претерпевший же до конца спасется» (Мф. 10, 22)

Поздно вечером 14 апреля 1943 года в двери бывшей квартиры двинского раввина постучали. Петр Иванович пошел открывать. Едва он отпер замок, как в дом ворвались шесть человек в форме, один из них сильно ударил П. Попкович прикладом карабина по рукам. Начался обыск. Все перевернули вверх дном, даже из печки вытащили угасающие головешки. Единственным компрометирующим документом, вызвавшим небольшой интерес немцев, стал сборник песен, купленный еще до войны.

Вскоре Петра Ивановича увели. Больше жена и дочь его никогда не видели.

Допросы арестованных происходили в зихерполиции. После экзекуций, избитых, полуживых и окровавленных пленников сваливали на дровни и отвозили в городскую тюрьму.

В здании зихерполиции ныне располагается офис «Ditton Grupa», а в подвале, там, где пытали людей, сейчас работает пивной ресторан «Gubernator». В советское время здесь был музей: на стенах висели ржавые цепи, в которые заковывали узников, а сам подвал был разбит на маленькие клетушки, где держали людей. Уже после окончания войны, Любовь Попкович на одной из этих перегородок нашла надпись, сделанную ее отцом. Он призывал «держаться» тех, кто сюда попадет после него. Сам он никого не выдал, не смотря на жестокие пытки.

Надежду Васильевну Попкович вместе с дочерью вызывали в полицию на допросы. У жены подпольщика выясняли: есть ли и у нее связь с партизанами, и не собирается ли она уезжать из города? Мать с дочерью держались стойко, заявив о своей полной неосведомленности.

Желая спасти мужа, Надежда Попкович решила обратиться за помощью к настоятелю даугавпилсского Александро-Неского собора протоиерею Леониду Ладинскому, к которому лояльно относились представители местной оккупационной власти. Однако со священником ей повидаться не пришлось. На стук в дверь вышла супруга Л. Ладинского (немка по национальности), высказавшаяся в том плане, что, мол, пособники партизан должны получать по заслугам. Что об этом деле думал сам о. Леонид, осталось неизвестным.

Долгие месяцы Люба Попкович носила отцу в тюрьму передачи. Особенно ей запомнилась холодная зима 1944 года. Возле ворот собиралось множество людей. Многие приезжали даже из деревень. Стоять в очереди приходилось целую ночь. Теплой одежды и обуви не было никакой. Также отсутствовала и какая-либо гарантия, что передачу не только примут, но и передадут адресату. Иногда, уже утром, из ворот тюрьмы выходил полицай, который приказывал разойтись. Народ роптал, но стоял на месте. Тогда он доставал пистолет и делал несколько выстрелов. Люди в ужасе разбегались, побросав свои пожитки. Полицай подбирал то, что ему нравилось, после чего ворота вновь закрывались.

Однако не все полицаи, служившие в тюрьме, были таковы. Один из них помогал передавать Петру Ивановичу продукты и вещи. Он относил в тюрьму свертки, а возвращался с коротенькими записками, написанными на кусочках папиросной бумаги. За свои услуги этот человек ничего не просил взамен.

Тем временем, чаша весов на восточном фронте все больше склонялась на сторону России. Очередную военную неудачу немцы решили компенсировать массовыми расстрелами на оккупированных территориях. В Даугавпилсе к смерти были приговорены 70 заключенных городской тюрьмы.

По свидетельству Елены Садовской и упоминавшейся выше Пушинской (после ареста они были отправлены на работу в тюремную прачечную), посреди ночи на застывшую от мороза улицу стали выводить людей, раздетых до нижнего белья. Среди них было много жен советских офицеров. Чтобы заключенные не сопротивлялись, несчастных сильно били по головам специальными резиновыми дубинами. Затем, оглушенных и полуживых, закидывали в кузова грузовиков.

Расстрел производился в Межциемсе, на так называемых «песках», возле дачи Будревича. Там же всех и закопали в общей могиле.

После расстрела Петра Ивановича, к Надежде Попкович пришел связной полицай, который сказал: «К тюрьме больше не ходите, передачи не носите. Петру это больше не нужно»…

«На братских могилах не ставят крестов…»

Уже после освобождения Даугавпилса советскими войсками, работники НКВД стали производить эксгумацию. Любовь Петровну Попкович вызвали на опознание. Ее, тогда еще молоденькую девушку, подвели к разрытой яме с грудой сильно разложившихся трупов (по всей видимости, после расстрела тела поливали кислотой или засыпали негашеной известью, чтобы затруднить опознания).

Был ли там похоронен ее отец, или нет, она не знает. Едва взглянув на могилу, она потеряла сознание. А когда очнулась, солдаты уже закапывали яму. Здесь так никогда и не был установлен крест или памятный знак. Впрочем, весь Межциемс был усеян подобными захоронениями.

Советская власть установила в Межциемском лесу памятник гражданским жертвам фашистского террора. После 1991 года, этот памятник был убран, поскольку было признано, что «гражданские жертвы» - это, в основном, еврейское население. Сейчас здесь стоит памятный камень погибшим евреям. О жертвах фашистов других национальностей вспоминать не принято, хотя их были тысячи. Есть среди них и Петр Иванович Попкович – православный христианин, положивший свою жизнь во имя спасения 18 чужих для него людей…

Юрий Петровский

Фото 1:  «В третьем ряду  третья справа Великая Княжна (с книгой в руках). Рядом – Надежда Григорьева (в замужестве – Попкович)»

Фото 2: «Любовь, Надежда и Петр Попковичи»

+2

2

Статья 2007 года.

Навсегда ушедшая доброта

Когда разговариваешь с пожилыми людьми о событиях, происходивших во времена их детства, всегда отмечаешь схожие детали. Как правило, это - упоминания о светлых, радостных праздниках, добрых человеческих отношениях и полном отсутствии какой-либо пошлости или невоздержанности.

Моей собеседнице недавно исполнилось 80 лет. Она – одна из последних коренных даугавпилчан, вся долгая жизнь которых связана с православной церковью. Неплохое для преклонных лет здоровье, активная жизненная позиция и твердая память делают ее настоящим хранителем уникальных знаний. В то же время, врожденная скромность влечет нежелание выступать в печати от первого лица: «Я вам все расскажу, только не указывайте в статье моих имени и фамилии» - «А отчество можно?» - «Отчество – можно!».

Сделал как просили, получилось - Петровна. Звучит несколько по-домашнему, но и тема разговора была вполне семейная: традиции зимних праздников в довоенном Даугавпилсе.

- Многонациональный и многоконфессионный состав города как-то влиял на особенности празднования?

- Моя семья всегда была очень религиозной: строго соблюдались посты и отмечались все положенные праздники. Но в доме, в котором мы жили до войны, наравне с православными обитали католики, лютеране и иудеи. Соседи между собою очень дружили, поэтому и праздники отмечали все вместе. Вообще, отношения между людьми раньше были очень доверительные и честные. Например, мы никогда не запирали на замок входную дверь, было достаточно простого крючка. В случае необходимости, продукты брали в еврейском магазине под честное слово, а расчитывались через неделю, и не было случая, чтобы хозяин лавки обманул хотя бы на один сантим. Больше того, на православные праздники этот еврей всегда делал нам подарки.

- Посещали ли вы праздничные богослужения?

- Конечно, без церковной службы не мыслился ни один религиозный праздник. Поначалу меня в церковь приводили родители. Когда подросла и пошла в школу, учитель Антоний Григорьевич Дрибинцев привел меня в Александро-Невский собор, где я стала петь в детском хоре. Крещенскую Иордань устраивали в Двине у нынешней ТЭЦ-1. Из всех церквей к реке шли крестные ходы. Несли иконы, хоругви. Хоры сливались в один, и, не смотря на мороз, исполняли положенные песнопения. Лед на реке стоял настолько толстый, что в нем делали ступени, чтобы можно было сойти к воде. Затем батюшка освящал воду, троекратно погружая в нее православный крест.

- Народу много купалось?

- Может быть кто-то и купался, но я не могу вспомнить ни одного такого случая. На моей памяти люди в 20-градусные морозы в воду не лезли. Зато отлично помню, как у меня во время одного из Крещенских праздников так замерзли ноги в фетровых ботиночках, что по приходу домой маме их пришлось чем-то натирать...

- Как проходили праздничные ужины?

- В Сочельник на стол стелили сено, накрывали его скатертью, а сверху ставили блюда. После ранней литурги, когда все возвращались домой, наша семья вновь рассаживалась вокруг стола, разговлялась, а потом все шли спать. С родственниками и друзьями у нас происходил шуточный спор о том, кто к кому и в какой день пойдет в гости. Особые «баталии» разгорались за первый день Рождественских праздников. К столу мама всегда пекла сдобные булочки, отец заблаговременно варил пиво. Водку не употребляли вообще. Однако это не мешало веселью. На Крещенье родственники и знакомые всегда приходили в гости к нам. Это объяснялось теми, что мы жили ближе всех к реке. Вновь угощались свежей маминой выпечкой, взрослые пивали оставшееся с Рождества пиво, а также медовуху. Выпивали чисто символически. Далее в праздниках было затишье вплодь до Сретения. На Масленичной недели традиционно шли в гости к моему крестному папе Харлампию Ивановичу, который жил возле церкви Успения Пресвятой Богородицы. Его жена пекла великолепные гречишные блины, которые ели с топленым маслом, сметаной и медом.

- Вы говорили о том, что праздники проходили очень весело...

- Именно так и было! К нам приходили певчие и прихожане Александро-Невского храма, пели калядки. С собой у них была звезда на шесте. Их ласково принимали, угощали чем могли. А еще возле дома для всех дворовых ребятишек мой папа заливал ледяную горку. В конце нашей улицы Нометню (у самой реки) работал каток. Была у нас и огромная собака, которую запрягали в санки, сделанные из детской ванночки, и катались. Когда собирались гости, мой крестный играл на гитаре, все много шутили, устраивали различные розыгрыши, игры.

- Кроме домашних посиделок, наверное были и общегородские?

- В русской школе члены попечительского совета дарили ученикам подарки. При этом, дары могли быть очень практичными. Так, детям из бедных семей вручали пальто, ботинки. Делали театральные постановки. Празднования проходили и в Русском клубе, который находился на перекрестке улиц Имантас и Гимназияс. Когда построили Дом Единства, то празднования Масленницы переместились туда. Моя мама всегда заведовала буфетом. У нее был огромный самовар, который топился углем. Гости угощались чаем, баранками, всевозможными булочками. Вот еще что запомнилось: когда я была девочкой, родители взяли меня с собой на общегородской бал, так как дома не с кем было оставить. Под столом, накрытым длинной скатертью, устроили лежанку, и я там некоторое время спала. А потом было представление: в образе Масленницы вышла дочка моей учительницы Марии Герасимовны Здоровой. Она была наряжена в белоснежный русский народный костюм и белый же кокошник. И вдруг выскачил актер, одетый козлом, и, бодая Масленницу огромными рогами, выгнал ее за кулисы! Этот образ и сейчас живо стоит перед моими глазами... А после той театрализованной постановки был настоящий бал. Дамы в вечерних платьях и нарядные кавелеры танцевали под звуки духового оркестра.

- Вы жалеете об ушедших годах?

- Это было чудесное время. Люди отличались в лучшую сторону от современных. Вот, например, на днях я случайно увидела как мальчик бросил на землю какую-то бумажку. Я ему сделала замечание. А в ответ услышала от его матери – молодой, красивой женщины - грубое выражение в свой адрес. Конечно, мы не ездили на экскурсии и в турпоездки, варились в своем маленьком котле, который ограничивался пределами одного города, но нас устраивала эта жизнь. Она была спокойнее, счастливее, а еще – добрее. Сейчас бескорыстный, добрый поступок воспринимаетя как что-то удивительное, невероятное. А ведь когда-то это было нормой жизни! И мне жаль, что все изменилось в худшую сторону...

Беседовал Юрий Петровский

+3

3

Статья 2008 года.

Свет пасхальной радости

– Счастье, чудо и любовь пахнут апельсинами. Это я знаю совершенно точно. Но не нынешними – мелкими, кислыми – второсортными, которые мы покупаем в магазине по скидке, а настоящими – огромными, сладкими и очень ароматными, какие бывают только в детстве, – Наталья Тумашева, с которой я беседую, замолкает, погружаясь в воспоминания.

Пока у нас возникла пауза в разговоре, я представлю вам, дорогие читатели, свою собеседницу. Она – правнучка латгальского протоиерея Саввы Легкого. Работает заведующей библиотекой. Ее часто можно увидеть в даугавпилсском Борисо-Глебском соборе, прихожанкой которого она является.

– Когда мне было 4-5 лет, родители привозили меня в Резекне, в гости к прадедушке – Савве Легкому, – между тем продолжает свой рассказ Наталья. – Я тогда была еще совсем маленькой, но общение с этим удивительным человеком наложило неизгладимый отпечаток на мою душу. В этом доме мне все казалось удивительным: и множество икон на стенах, и доброжелательные люди, с которыми я себя очень комфортно чувствовала. Но, конечно, самое сильное впечатление на меня произвел Савва Легкий.

С первой минуты общения я почувствовала огромную симпатию к этому человеку. Он казался мне очень добрым и загадочным. Необычно было и его красивое облачение, и его кабинет, со множеством прекрасных старинных икон. Но больше всего мне запомнились гигантские, ярко-оранжевые апельсины, которыми меня угощали. С тех пор эти южные плоды стойко ассоциируются с детством, беззаботностью и чистой радостью – всем тем, что может получить ребенок в большой, любящей его семье.

– Но это общение не было долгим?..

– Вы правы. В следующий раз я оказалась в Резекне, когда прадедушка Савва умер. Он лежал в гробу в полном облачении, лицо скрывал вышитый покров. Дом был полон священников. Мне было очень жалко прадедушку, я понимала, что мы больше не увидимся. Это тоже было очень таинственно, и потому немного страшно…

– Сыновья Саввы Легкого – Иаков и Иоанн, – как известно, пошли по стопам отца…

– После смерти о. Саввы, место главы семейства занял его старший сын – протоиерей Иаков. Вместе с матушкой Евгенией они часто принимали нас у себя в гостях. Мне, школьнице, очень нравилось беседовать с этим интересным человеком.

В раннем детстве меня, конечно же, крестили, но у нас дома не было даже разговора о церкви, не говоря уже о соблюдении обрядов. Не смотря на то, что моя мама, оставшись без родителей, воспитывалась в семье деда – Саввы Легкого, она выросла не церковным человеком. Как ни странно, эта особенность свойственная многим детям, воспитывавшимся в семьях священников, переживших период репрессий.

Я тоже долгое время не интересовалась религией, однако о. Иаков еще тогда мне говорил: «Сейчас я не буду тебя ни в чем убеждать, но, вот увидишь: ты сама придешь к Богу!» Так все и случилось. Его слова оказались пророческими…

– Как это произошло?

– Одна из дочерей Саввы Легкого – Вера – была моей крестной. Она тоже, как и ее брат Иаков, пострадала во время репрессий – сидела в лагерях, но даже в тех тяжелых условиях сохранила искреннюю веру в Господа Бога. После освобождения из мест заключения, работала в аптеке, часто посещала храм. Она была очень интеллигентным, образованным человеком. Для меня она и сейчас остается идеалом православного христианина. Я не помню случая, чтобы она поучала или как-то наставляла меня в вопросах веры. Наверное, сама ее жизнь была непрестанной проповедью, но я – девочка – о том тогда даже не догадывалась.

Сестра тети Веры – Нина Саввична Тарасова (урожденная Легкая), жила в Риге. Она была очень дружна со своим братом – епископом Рокландским Иоанном Легким, с которым часто переписывалась. Именно тетя Нина стала тем человеком, который привел меня в храм. К тому времени я уже училась в рижском культурно-просветительном техникуме, где учили чему угодно, но только не Закону Божиему. А тетя Нина, вопреки всему, стала брать меня с собою на службы в рижскую церковь Благовещения Пресвятой Богородицы.

Тогда же я впервые попала в храм на пасхальную службу. Мы пошли втроем: я, тетя Вера и моя подружка. Долго стоять на одном месте было скучно. Хотелось спать, ноги затекли, спина болела. Со всех сторон живо смотрели иконописные лики, казавшиеся совсем живыми в мерцающем свете свечей. Непривычно пахло ладаном. В довершении всех бед, вопреки настоятельным просьбам тети Нины, я так и не отважилась сходить на свою первую исповедь…

Короче говоря, все закончилось тем, что и я, и подружка, а с нами и Нина Саввична, ушли из церкви вскоре после полуночи…

– Что-то не очень положительный опыт!

– Это только так кажется! На самом деле, все события моей жизни словно подготавливали к одному – к обращению к Богу. Прошло много лет, и я вновь приехала в Ригу, чтобы ухаживать за тетей Ниной, тяжко страдавшей после второго инсульта. Могло показаться, что Нина Саввична находится в тяжелейшей ситуации: сама немощна, детей нет, муж Павел скончался несколько лет назад. У меня самой личная жизнь не сложилась, поэтому ситуацию тети Нины я, невольно, примеряла к себе. И что же? У нее, умирающей, был свет в глазах, была радость от скорой встречи с отцом, почившими предками… Это было так изумительно, что у меня самой что-то в душе перевернулось. Я вдруг ясно и совершенно четко осознала величие промысла Божия, который все – абсолютно все – устраивает на благо человека. Ни какого-то там абстрактного «человека», а именно тебя – лично.

И тогда я вновь пошла во все ту же Благовещенскую церковь, освятила нательный крестик, стала благодарить Господа за дарованные мне милости. В этом же храме я впервые исповедовалась. Пришла в будний день, очень рано. Долго ждала священника, боясь малейшим шорохом нарушить благоговейную тишину. Наконец, пришел отец Иоанн… Помню, как он очень грозно у меня спрашивал: «Лицо, руки, тело ты моешь регулярно? Как же душу свою ты так запустила?» С тех пор я стараюсь исповедоваться как можно чаще…

– В этом году вы собираетесь на пасхальную службу?

– Да, я приду в храм! Регулярно посещать церковь я стала с легкой руки матушки Аллы, супруги о. Георгия (Попова). Да и сам отец благочинный много времени на меня потратил, наставления давал... Спаси их, Господи, за молитвенную помощь!

– Вы так ничего и не рассказали про епископа Иоанна!..

– К сожалению, я знакома с ним лишь по публикациям в книгах и журналах, по рассказам, да по письмам и фотографиям, которые он присылал тете Нине. Его служение Православной Церкви можно разделить на три основных периода: с 1931 по 1941 – довоенный, с 1941 по 1944 – в Псковской духовной миссии, и с 1945 по 1995 гг. – в Русской Православной Церкви Заграницей. Но сам он выделял только две вехи: пребывание в Псковской миссии и в ограде Зарубежной Церкви, вероятно, считая свое служение в довоенной Латвии лишь в качестве подготовительного этапа к главному делу всей своей жизни.

Год назад мы отмечали 100-летие со дня рождения о. Иоанна. Это событие прошло малозаметно для большинства людей, однако в этом нет ничего удивительного, так как из Латвии отец Иоанн уехал 64 года назад.

Он окончил Рижскую Духовную семинарию, учился в университете на богословском факультете. В диакона и священника был рукоположен в 1931 году архиепископом Рижским и всея Латвии Иоанном, будущим священномученником.

Свою священническую карьеру о. Иоанн начинал в Каплавской Покровской церкви. Затем служил в даугавпилсских и рижских храмах. С 1936 по 1944 гг. состоял членом Латвийского Епархиального совета и Экзаршего правления.

Во время работы Псковской миссии И. Легкий был Гдовским благочинным, затем насильственно был вывезен в Судетскую область. В сентябре 1945 года о. Иоанн был принят в юрисдикцию Архиерейского Синода Русской Православной Церкви Заграницей.

Прослужив в Германии пять лет, о. Иоанн переехал в США, где служил сначала в Бронксе, затем – Паттерсоне, являясь благочинным округа Нью-Джерси. Иоанн Легкий был награжден всеми возможными для священника наградами, однако Господь уготовил ему ангельский венец.

В 1989 году скончалась матушка Екатерина Яковлевна, с которой о. Иоанн прожил 58 лет. Похоронив супругу, он принял монашество, а 28 августа 1990 года в храме преподобного Серафима Саровского Успенского Новодивеевского женского монастыря была совершена хиротония архимандрита Иоанна во епископа Буэнос-Айресского и Аргентино-Парагвайского. Через 4 года он стал епископом Рокландским.

20 февраля 1995 года в Архангело-Михайловском храме города Паттерсон, как раз в Прощеное воскресенье, службу совершал епископ Иоанн Легкий. Всем запомнилось, как он необычайно низко кланялся прихожанам, прося у них прощения и призывая к взаимной любви. Через несколько дней – 25 февраля, в Чистый Пяток – владыка Иоанн тихо отошел ко Господу.

Интересно, что на Пасху 1995 года, как и много лет до этого, рокландские священнослужители, духовные чада владыки и прихожане получили традиционное праздничное поздравление, за подписью епископа Иоанна. Он писал:

«О Пасха Велия и Священнейшая Христе! О Мудросте и Слове Божий Сило! Подавай нам истее Тебе причащатися в Невечернем дни Царствия Твоего.

В этом пасхальном песнопении Святая Церковь просит Воскресшего Христа Жизнодавца, озарившего нас неизреченным светом радования в Пасхальную ночь, сподобить нас светлого и радостнейшего празднования Святой Пасхи и в Царствии Небесном.

Жизнь Церкви Небесной, торжествующей, и Церкви Земной, воинствующей, обоюдно связаны. Небесная Церковь стоит на страже Церкви Земной, и Земная Церковь участвует в праздновании славы Церкви Небесной. Праведники Божии, удостоенные Царствия Божия, совершеннейшим образом, как ангелы, воспевают Воскресшего.

К этому славному и блаженному пребыванию в небесных чертогах да устремляются и наши души.

Да сподобит Воскресший Спаситель наш и всех нас сего совершеннейшаго общения с Ним в нескончаемом невечернем дни Царствия Своего.»

– Удивительно! Епископ Иоанн задолго до праздника приготовил Пасхальное поздравление, которое, в свете последующих событий, звучит как свидетельство о радостной посмертной участи праведников Божиих…

– Я и сама об этом думала, – говорит Наталья. – В день своей епископской хиротонии владыка Иоанн говорил: «Перед моим взором молниеносно проходит сонм святителей Божиих, которых я знал. Их свыше 70-ти. Из этого числа более 50-ти мне довелось сослужить, исполнять их поручения, слышать их наставления и просить их указаний и советов». Хочется верить, что епископ Рокландский Иоанн стал верным чадом Церкви Небесной, что он встретился со многими из своих знакомых, которых знал в этой жизни, а также со своими родными и близкими, с которыми был разлучен долгие годы. Это так радостно осознавать, что человек, выполнив свой земной долг, наконец-то может вернуться в свое небесное отечество, чтобы продолжать служить Господу и поддерживать нас – живущих бренной жизнью, своими святыми молитвами.

Юрий Петровский

Отредактировано parks (Четверг, 15 сентября, 2011г. 09:59:18)

+1

4

Статья 2008 года.

Без вины виноватые

14 июня Латвия отмечает очередную годовщину сталинской депортации 1941 года

В этот день из Латвии было вывезено около 15,5 тысяч человек. Основной удар пришелся по интеллигенции. При этом, пострадали люди разных национальностей. Роковым летним утром 1941 года была вывезена и семья Геннадия Чапли, диакона даугавпилсского собора святого благоверного князя Александра Невского.
   
Диакон-метеоролог

Геннадий Федорович Чапля был старшим ребенком в большой и дружной семье, насчитывавшей 7 детей. Его отец Федор Иванович принимал активное участие в строительстве даугавпилсской кладбищенской Свято-Никольской церкви, затем был ее старостой. Мать выполняла обязанности свечницы. Семья жила в небольшом церковном домике у кладбищенской ограды.

Г. Чапля окончил двинское реальное училище. Обладая прекрасным баритоном, с юношеских лет пел в хоре Александро-Невского собора. В 20-х годах учился в даугавпилсской народной консерватории. Педагог (по некоторым сведениям, это был ученик некоего итальянца Занетти, преподававшего в Пражской консерватории), даже хотел отправить Г. Чеплю, как лучшего ученика, в Чехию продолжать образование. Но тот предпочел остаться дома: положение старшего сына обязывало добывать средства к существованию всей семьи.

Вскоре Геннадий Федорович стал основателем, а затем и директором даугавпилсского отделения метеорологической службы Латвии. Поначалу метеостанция находилась в садоводстве Безе, которое располагалось на месте нынешнего Дворца Культуры и Спорта. Затем станция была существенно расширена и переведена на пустырь возле православного кладбища, как раз по соседству с домом, где жил Г. Чапля.

Вероятно, в первой половине 30-х годов Г. Чаплю рукоположили в диаконы. С тех пор он совмещал службу в Александро-Невском соборе с работой на метеостанции. С тех пор в его доме на стене всегда рядом висели: правительственная грамота с благодарностью за создание метеослужбы и фотография коленопреклоненного архиепископа Иоанна Поммера, будущего священномученника.

– Это было самое счастливое время в моей жизни, – рассказывает Олег Чапля, сын Геннадия Федоровича. – Я был настоящей тенью своего отца: куда бы он не шел, я был рядом. Я ходил в храм на праздничные службы. Когда немного подрос, то изучил все метеорологические приборы. Мы вместе работали в саду, огороде. Посещали мероприятия Русского общества, где папа занимал одну из административных должностей. К сожалению, все когда-то заканчивается. Александро-Невский собор давно взорван. На месте метеостанции теперь находится мастерская по изготовлению надгробных памятников, вместо фруктового сада – гаражи, а в нашем бывшем доме, давно перестроенном, расположилась контора. Нет и многих людей, которых я знал и любил…

Забытый крендель

В семье Чаплей была традиция: на все значимые семейные события пекли огромный сдобный крендель. Традиция была соблюдена и на день рождения Олега Геннадиевича, которому 14 июня 1941 года исполнялось 10 лет. Правда, съесть приготовленный накануне крендель так и не удалось, поскольку именно в этот день произошла депортация.

Множество людей привезли на станцию «Товарная», где их уже ждали два поезда. (Тогда это была окраина города, ныне – «спальный» район Новый форштадт.) Мужчин сразу же отделили от их семей, объявив, что все «поедут в одно место, но в разных поездах». Несчастные даугавпилчане до последнего верили (или хотели верить), что так оно и будет. Однако для многих семей это прощание оказалось последним. Согласно официальной статистике, на родину не вернулось 40% репрессированных. В этом скорбном списке значится и имя диакона Геннадия Чапли.

Как позже выяснилось, он попал в один из вятских лагерей Кировской области, где пробыл год. За это время отец Геннадий успел прислать всего несколько коротеньких писем. Поскольку переписка тщательно проверялась, писать о своем положении можно было лишь намеками. В последнем письме, больше похожем на обыкновенную записку, он просил: «Когда будете кушать крендель, помяните меня». Он словно давал понять, что к очередному дню рождения сына его уже может не быть в живых.

В день гибели о. Геннадия, его супруга Феодосия Александровна увидела сон: муж ей что-то долго и подробно рассказывал, чего она не запомнила, а потом вдруг начал гореть. Объятый пламенем он упал, начал разваливаться на части, а потом внятно и совершенно спокойно произнес: «Это конец…»

Вскоре из вятского лагеря пришло письмо от одного из репрессированных даугавпилчан, который знал о. Геннадия. За краткостью, текст этого письма мы можем привести полностью: «Ваш муж, Геннадий Федорович Чапля, скончался 23 июня 1942 года». Затем было получено и официальное подтверждение о смерти.

О. Геннадия убили во время массовой расстрельной акции, проводимой в то время в гулаговских лагерях. Место захоронения не известно. Полная реабилитация Г. Ф. Чапли «за отсутствием состава преступления» была осуществлена в 50-х годах прошлого столетия.

В таежном углу

В ссылке семья «врага народа» Г. Чапли жила в Красноярском крае. В качестве места пребывания им определили деревню Чурюково Дзержинского района.  В наше время весь этот район насчитывает немногим более 16 тысяч жителей – по 1,5 человека на км2. Настоящий таежный угол! В годы Второй мировой войны ситуация была не на много лучше – здесь жили дети, женщины, старики да калеки. Все здоровые мужчины были призваны в армию.

В Сибирь ехали в так называемых «телячьих вагонах», лишенных элементарных удобств. По словам О. Чапли, его младшей сестре в то время едва исполнилось 4 месяца. «Доехать более-менее благополучно нам удалось лишь благодаря стараниям сестер отца, которые также были репрессированы, и ехали вместе с нами», – уверен Олег Геннадиевич.

В Сибири Чапли жили тяжело. Хозяйства своего не было. Паек давали маленький. Поэтому постоянно ощущалось чувство голода. Чтобы хоть как-то выжить, ходили в лес за грибами и ягодами, собирали и варили крапиву, лебеду. С голоду Олег заболел – весь опух, был очень слаб, сонлив, по телу шли чирьи. «Я выжил чудом», – признается О. Чапля.

Выздоравливая, он стал много времени проводить на свежем воздухе, собирал и ел ягоды дикой смородины, много загорал и купался. Кроме рыбалки, Олег ходил на охоту – ловил силками сусликов, которые были весьма ценной прибавкой к скудному семейному рациону. «По вкусу мясо сусликов напоминало крольчатину», – вспоминает наш собеседник.

Через год-два у семьи появился свой огородик, на котором выращивали овощи: картошку, капусту. Но урожая надолго не хватало. «Бывало, мама уйдет на работу, а я с сестренкой остаюсь. Она есть хочет, а дать нечего. Приходилось что-то придумывать, чтобы она от голода не плакала. А еще я помню черемшу: ее листья похожи на листья ландышей, только пахнут чесноком. Отличный из них получался салатик – от цинги помогало…»

В памяти сохранился и неприятный эпизод с нательным крестиком. Олег никогда его не снимал, даже когда ходил в школу. И вот, как-то одна из одноклассниц, увидев на его шее цепочку, зацепила ее пальцем, и вытащила крестик из-под одежды. Это увидел директор школы, который в то время вел уроки. Он вызвал в школу мать мальчика, долго и очень страшно кричал на нее, грозя поездкой в край, где уже не будет леса, но зато будет много снега и белых медведей.

Затем Олега несколько дней не пускали в школу, требуя, чтобы он снял крест, и только тогда приходил в класс на занятия. Наконец, Олег решил все-таки не надевать крестик перед походом в школу. «Но я его сохранил, – радостно сообщает Олег Геннадиевич. – Он и сейчас в совершенной целости и сохранности!»

Церквей в округе не было на многие сотни, если не тысячи километров. Не смотря на это, многие чурюковцы были верующие, но верующие тайно. «Когда кто-то умирал, маму приглашали читать Псалтирь по усопшему. Пробираться к покойнику приходилось незаметно – ночью, огородами. За чтение расплачивались продуктами», – вспоминает О. Чапля.

Поначалу местные жители смотрели на ссыльных, как на предателей. Лишь к концу войны они стали понимать, что переселенцы из Латвии – не фашисты, и не монстры, а нормальные люди, попавшие в сложную жизненную ситуацию.

Пожизненное клеймо

Когда детям политрепрессированных стали разрешать возвращаться на родину, дети Г. Чапли приехали в Даугавпилс. Однако родина их встретила не ласково. Все родственники сами едва сводили концы с концами, поэтому ни чем особым помочь не могли. Жить пришлось у бабушки. Была она уже старенькая. Пенсию ей не платили. Ее муж – железнодорожник –  пропал без вести в первую неделю войны. Пришлось как-то приспосабливаться…

Дальнейшая жизнь была со своими радостями и трудностями – в общем, как у всех. Но, периодически, О. Чаплю вызывали «в органы», чтобы напомнить о его запятнанной ссылкой биографии. Лишь служба в армии позволила забыть свое прошлое: Олег Чапля изучал новейшие боевые самолеты, организовывал армейскую самодеятельность, ездил на концерты и даже брал частные уроки вокала в Чирчикском филиале Ташкентской консерватории.

В послевоенные годы О. Чапля работал в театре, и в церковь практически не ходил. «Я приводил бабушку в Успенский храм, а сам выходил и ждал на улице. После службы я отводил ее домой. Мне неоднократно давали понять, что к церкви лучше не приближаться», – вспоминает Олег Геннадиевич.

Но затем все изменилось. Гонения на Церковь закончились. Латвия обрела независимость. Народ потянулся в храмы. Олег Чапля вступил в клуб политрепрессированных, стал петь в хоре Борисо-Глебского собора, увлекся историей даугавпилсских церквей и очень любит вспоминать прошлое:

– Каждая фотография, каждый документ того времени являются своеобразным срезом ушедшей эпохи. Возьмешь, например, в руки довоенный фотоснимок духовенства, сделанный у Александро-Невского собора: из шести человек – четверо репрессировано (из них один расстрелян и один умер в лагере), один уехал за границу.

Вместе с нашей семьей были репрессированы и сестры отца. Евгения Федоровна и ее муж Александр работали в русской школе (дядя Шура не пережил ссылку). Вторая тетя – Надежда Федоровна –  работала вместе со своим братом на метеорологической станции. Ее муж – Сергей Ефимович – был намного старше моего папы, но в ссылке выжил. В годы первой мировой войны он был летчиком – учился у таких прославленных ассов, как Нестеров и Ефимов. Потом был сбит, тяжело ранен. После выздоровления летать он уже не мог, поэтому работал в даугавпилсской железнодорожно-технической средней школе, где преподавал физику и математику.

К несчастью, репрессии коснулись многих. И наш долг – помнить этих людей, и молить Бога, чтобы подобный ужас больше не повторился.

Юрий Петровский

Фото:

1 – Геннадий Федорович Чапля с сыном Олегом на метеорологической станции.

2 – диакон Геннадий Чапля.

Отредактировано parks (Воскресенье, 11 сентября, 2011г. 12:50:00)

+1

5

Старая публикация...

Мгновение жизни

– Вся моя жизнь с самого раннего детства связана с храмом, – рассказывает певчий Борисо-Глебского собора Олег Геннадиевич Чапля. – Мой папа служил дияконом в Александро-Невском соборе Даугавпилса. Он часто брал меня с собой на службы.

– Особенно хорошо мне запомнился настоятель храма протоиерей Михаил Петерсон и удивительная пасхальная служба, на которой я присутствовал пятилетним ребенком, - продолжает свой рассказ Олег Геннадиевич. - Я стоял на клиросе. Неожиданно ко мне подошел отец Михаил и спросил: «Ну, как ты? Не хочешь спать?». Я ответил: «Нет, не хочу!». «Ну, молодец, - сказал он, потом нагнулся, щекоча длинной бородой, погладил меня по голове и дал в руки просфорку: «Не засыпай, давай еще помолимся!». Вроде бы незначительное событие, но радостное, светлое чувство от этого короткого эпизода осталось на всю жизнь!

В личном архиве О. Чапли сохранились и старые фотографии. Одна из них, относящаяся к 30-м годам прошлого века (предположительно 1936 г.) показывает праздничное застолье, в котором участвует священство и почетные прихожане храма св. Александра Невского. Во главе стола сидит тогда еще будущий митрополит Рижский и всея Латвии Августин Петерсон. По правую руку от него – настоятель Александро-Невского собора М. Петерсон. Справа, несколько позади ряда гостей, – диакон Геннадий Чапля. Рядом с ним – его сестра Евгения Федоровна, седьмая в ряду (справа налево) – вторая сестра о. Геннадия – Нина Федоровна.

Кто другие гости, приглашенные на этот праздник, к сожалению, нам не известно. История сохранила лишь изображение их честных, открытых лиц.

Юрий Петровский

+2

6

Памяти Нины Корницкой

Когда Православный мир отмечал праздник Преображения Господня, ко Господу отошла многолетняя прихожанка даугавпилсского кафедрального собора святых князей страстотерпцев Бориса и Глеба Нина Александровна Корницкая.

В 3 часа ночи 19 августа Нина Александровна в последний раз помолилась, после чего произнесла короткую фразу, так поразившую ее родных, собравшихся у смертного одра: «Солнце сияет!» Несмотря на слабость, Нина Александровна все время была в сознании, понимая происходящее. Тихая, мирная кончина постигла ее в 8 часов 30 минут утра.

Большую часть своей почтенной, 93-летней жизни, Нина Александровна посвятила Церкви. Она являла собой пример человека, не делавшего различия между храмом и своей семьей. Нужды прихода и потребности своих близких, церковные праздники и домашние торжества слились для нее воедино.

Каждую свободную минуту, выкроенную среди домашних забот, Нина Александровна отдавала церкви. Она мыла и прибирала в храме, шила покровы для аналоев, занавеси для царских врат и многое другое. Все цветы, которые вырастали у нее на приусадебном участке, шли на праздничное украшение даугавпилсских церквей.

В тяжелое время, когда в Борисо-Глебском соборе практически не было прислужников, Нина Александровна выполняла обязанности алтарницы. Впрочем, она занималась только мытьем и уборкой в алтарной части храма. Да и то, всю работу она делала тогда, когда в храме не было людей. Она старалась сохранить в тайне свое послушание, никому о нем не рассказывая.

Тайной оставались и многие денежные пожертвования. Несмотря на трудную послевоенную жизнь, Нина Александровна всегда оказывала посильную помощь храму, ставя интересы прихода выше собственных. «Ничего, мы уж как-нибудь перебьемся! Церкви деньги нужнее», — говорила она.

Получая пенсию по потере кормильца, Нина Корницкая никогда не тратила лишних денег. Все, что удавалось скопить, она относила в церковь и тайно опускала в ящик для пожертвований. Жертвовала она и на районные храмы, а также отсылала деньги в церкви и монастыри России.

Нина Александровна шила великолепные митры, слава о красоте и удобстве которых вышла за пределы Латвии. История эта началсь в тот момент, когда настоятеля Свято-Борисо-Глебского собора о. Николая Клепатского наградили митрой.

В то время купить не то, что митру, — материалы для ее изготовления было большой проблемой. Ситуация патовая... О. Николай призвал Нину Александровну: «Выручайте! Вся надежда на Вас и Ваши золотые руки!» Та опешила: «Да как же я сошью митру, когда я ее в руках даже не держала?» «Ну, ничего, Господь поможет. Благословляю сшить!» — заключил отец настоятель Борисо-Глебского собора.

О том, как доставали парчу, бисер, галуны и другие материалы, можно рассказывать особо. Но митра получилась на славу! Всего же Нина Корницкая сшила восемь штук.

Нина Александровна прожила долгую и трудную жизнь. На ее веку были война, лишения, смерть родных и близких людей. Когда ей становилось трудно, она доставала Евангелие, подаренное многое лет назад ее маме сщмч. Иоанном Рижским. Она раскрывала книгу, вглядывалась в строки, и ее душа без остатка наполнялась искренней верой в Бога, Его милость, Его заботу, Его любовь...

В заключение остается сказать лишь о том, что 40 день со дня смерти р. Б. Нины пришелся на 27 сентября — день Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня.

"Православная жизнь", ноябрь 2009 года, стр. 16.

Отредактировано parks (Вторник, 20 сентября, 2011г. 09:40:04)

+1

7

Праздник Праздников

О том, как встречали Пасху в Даугавпилсе более полувека назад, мы беседуем с многолетней прихожанкой кафедрального собора святых князей-страстотерпцев Бориса и Глеба Ириной Сергеевной Вилимане.

— Наша семья всегда была очень религиозной, — рассказывает Ирина Сергеевна. — Меня с детства окружали иконы, горящие лампадки, свечи, молитва была понятной и естественной, а жизнь текла согласно церковному календарю. Постились мы всегда строго, но и праздновали по-настоящему! Естественно, Пасха была самым любимым и долгожданным праздником, который очень ждали и к которому тщательно готовились. Родители часто водили нас в храм. Но когда я подросла и пошла в церковь сама, то, конечно, посещать храм Божий могла только по выходным и праздничным дням.

— Какие пасхальные традиции Вам запомнились?

— Перед Пасхой мы всегда вынимали вторые рамы, мыли и чистили окна. Эта традиция соблюдалась неизменно вне зависимости от того, на какое время выпадала Пасха: была ли она ранней или поздней.

— Конечно, готовилось праздничное угощение...

— Когда мама пекла куличи, то по дому витали такие запахи, что все домашние невольно начинали считать часы до окончания поста. Конечно, одними куличами дело не ограничива-лось, все-таки Пасха — главный праздник в году. Приготовление к торжеству включало в себя и покраску яиц. Кроме простой луковой шелухи яйца красили бережно сберегаемыми пищевыми красками, запасы которых таяли с каждым годом. Тем не менее, яички всегда получались очень яркие, нарядные. Они красиво лежали в лукошке, радостно поблескивая своими глянцевыми боками.

Был у нас и лоток, по которому мы катали яйца, соревнуясь, кто больше выиграет яичек. Лоток стоял во дворе, вокруг все было усыпано желтым песочком, а сверху — навес. Папа его сделал специально для защиты от дождя, чтобы яички можно было катать в любую погоду.

— Расскажите о пасхальных службах.

— Нас, детей, водили к светлой заутрени. Мы были в храме до часу ночи, а потом бабушка вела нас домой, так как в 5-7 лет выстоять всю пасхальную службу довольно сложно. Папа и мама оставались в храме на литургию. Домой, конечно, шли очень довольные, радостные. За накрытым столом разговлялись, а потом ложились спать, в надежде встать утром как можно раньше.

— Это была еще одна традиция?

— Утром все мы (а нас было у родителей трое) отправлялись поздравлять с праздником своих крестных. Мы выбирали самые красивые яички и скорее бежали к ним в гости, неся радостную весть: «Христос воскресе!» Обменявшись яичками с крестными родителями, неслись домой. Затем в течение целого дня ходили в гости или сами принимали гостей. За столом никто не позволял себе никаких излишеств. Во-первых, это было не принято, во-вторых, мы всегда ходили в первый день Пасхи на вечернее богослужение. И хотя эта служба короткая, мы старались одеться как можно наряднее, отдавая предпочтение новым вещам. Пусть это были одни туфельки или даже носочки, мы все равно были рады возможности принарядиться. А к причастию шли на второй день Пасхи. Так нас приучили с детства, и этого порядка мы придерживаемся до сих пор.

— В 1950-е годы на праздничную службу в храм приходило много людей?

— Как сейчас, так и тогда многие православные вспоминали о том, что они христиане только один раз в год — на праздник Пасхи. В этот день храм был переполнен. Приходило много случайных людей. Были среди них и хулиганы. Во время крестного хода в дверях возникала давка и поднимался шум (часто преднамеренный), когда одни люди только собирались выйти на улицу, а другие уже возвращались в храм. Этот писк-визг пополам с руганью несколько портил праздничную атмосферу. Впрочем, при необходимости положение спасали милиционеры или дружинники, которых всегда приглашали на праздники, сопровождавшиеся большим стечением народа.

— В советское время действовал запрет на колокольный звон. Звонили ли колокола хотя бы на Пасху?

— Конечно, звонили! На всенощной — как положено. Когда запретили колокольный звон, в храме была построена маленькая колоколенка, на которой висел колокол, звонивший, например, на Верую... Это мешало певчим, но богослужебный устав соблюдался. Но во время Пасхальной службы колокола звонили на колокольне. Всевозможные запреты спускались в наш город сверху. Их исполняли, но только из-за страха потерять работу. А так было вполне толерантное отношение. И это понятно: в храм приходили родители всех тех работников исполкома, которые давали разрешение на колокольный звон. Естественно, родители как-то договаривались со своими детьми. Впрочем, я думаю, многие из них и сами были бы не прочь прийти в храм на Пасху.

— Чем запомнились богослужения?

— Молитвенностью. Благоговейным отношением священника (тогда служил о. Николай Клепатский) к богослужебным предметам. Например, у него была единственная белая фелонь, предназначенная специально для пасхального богослужения. По окончании службы о. Николай аккуратно снимал ее, говоря: «Положите это до следующей Пасхи. Если доживу — надену!» А еще он всегда присылал по почте открытки с пасхальным поздравлением. Открыточки были очень скромные, но искусно подписанные. Нам, детям, было очень радостно вынимать их из почтового ящика, рассматривать, читать.
Сейчас много ругают то время, но я с этим не хочу соглашаться. Когда живешь с Богом, выверяешь свою жизнь по Церкви, то и проблемы кажутся вполне разрешимыми, и люди — ласковее, и хлеб — вкуснее, и небо — голубее. Об этом нужно всегда помнить.

Беседовал Юрий Петровский. "Православная жизнь", апрель 2010 г., стр. 12-13.

0

8

Смиренное кладбище

146 лет назад в 4-х верстах от города  Динабурга  был  выделен земельный участок размером 8 гектаров для устройства православного кладбища.

Все это время здесь находили место последнего упокоения тысячи  двинчан. Смерть уравнивала в правах священников, купцов,  меценатов, военных  и простых, никому не заметных горожан. Так кладбище Даугавпилса стало неотъемлемой частью местной истории, не только краеведческого, но и художественного значения, поскольку ряд намогильных памятников представляет собой настоящие произведения искусства. К сожалению, большое  количество прекрасных памятников было безжалостно уничтожено равнодушной рукой потомков.

Сегодня мы беседуем с певчим даугавпилсского кафедрального собора святых князей-страстотерпцев Бориса и Глеба Олегом Чаплей. Тема нашего  разговора — православное кладбище Даугавпилса.

— Вот в этом доме мы и жили до 1940 года! — Олег Геннадьевич оглядывает одноэтажный дом из красного кирпича, стоящий недалеко от входа на кладбище. — Здесь была кухня, там (он показывает рукой) стоял колодец, это место занимал палисадник, а дальше раполагалась метеостанция, которая  одним боком примыкала к кладбищу, другим упиралась в сосновый лес, а с третьей стороны граничила с пустырем.

Теперь пустырь застроен, лес вырублен, а вместо цветущего двора — мастерская по производству намогильных памятников. Зелени вообще стало мало. Так, напротив нашего дома был разбит большой фруктовый сад и огород. Ныне здесь стоят жилые дома и тянутся ряды гаражного кооператива.

Пока Олег Геннадьевич вспоминает прошлое, мы идем вдоль домика, с историей которого связаны, так уж получилось, самые счастливые годы его  жизни — первые 10 лет, прожитые на  свете. Увы! Сквозь окна отчего дома уже не увидеть родных и близких людей, не вернуться в детство, не ощутить того чувства беззаботной  радости, которое присуще только ребенку.

Олег Чапля прерывисто вздыхает и продолжает свой рассказ:

— Когда город стал расстраиваться, наша семья сразу же поселилась на этом месте. Несколько поколений Чаплей были связаны с кладбищем и с храмом святителя Николая, который построили только в 1894 году. Они принимали участие в строительстве, ремонтах, благоукрашении церкви. Чапли продавали свечи в храме, пели на  клиросе, благоустраивали прилегающую территорию и смотрели за порядком на кладбище. Мой дед Федор Петрович Чапля был  старостой Никольского храма. В 1924 году, когда пилили сосну, его ударило стволом падающего дерева. Вскоре от полученной травмы он скончался. На этом кладбище и похоронен.

Раньше на общее благоустройство некрополя обращалось большое внимание. Лишние кусты вырубались, оградки регулярно красились, памятники  содержались в образцовом порядке. В 30-х годах прошлого века была мода высаживать на могилки анютины глазки. Их целыми ящиками приносили из садоводства Безе, находившегося на месте нынешнего Дворца Культуры и Спорта. Когда цветы распускались, все кладбище выглядело очень нарядно.

— Мой папа, диакон Геннадий Чапля, — продолжает далее Олег Геннадьевич, — много сил и труда отдавал благоустройству мест захоронений. Многие  престарелые прихожане просили его помочь присмотреть за могилой, покрасить ограду или посадить цветы. Он всегда соглашался. Супруга Феодосия ему помогала. Теперь нет такой практики. Поэтому многие могилы находятся в запущенном состоянии. За ними не ухаживают десятилетиями. Примером  такого отношения может служить могила Димитрия Крампе, сына настоятеля Борисоглебского собора прот. Иоанна Крампе. Молодой  человек  скончался в 1933 году в возрасте 25 лет. Но и этому месту захоронения еще повезло! Могилы многих известных людей уже уничтожены, и даже сами их имена забыты.

Беседуя таким образом мы подошли к храму святителя Николая.

— Вот здесь, — О. Чапля указывает на место у южной стены церкви, — было захоронение. Я  отлично помню металлическую ограду, могильный холмик... Теперь же здесь только асфальт, и мы не знаем, где покоится прах этого человека. Судя по почетному месту захоронения, личность покойного была незаурядной.

Конечно, мысля прагматически, людей, сносящих могилы, можно понять: места на кладбище мало, а заброшенных могил много. Некоторые и вообще сровнялись с землей. Остались лишь памятники без крестов и надписей. Но много уничтожается и памятников в удовлетворительном состоянии! Вот  например, монументы, приготовленые к отправке в  мусорную кучу. Кем были эти люди? Почему указан только год смерти — 1893? Нет даже имен,  чтобы помолиться об упокоении, только фамилии... А вот и сам мусор: надгробие, разбитые монуметы. И такое по всему кладбищу...

За разговором мы подошли к месту захоронения воинов царской армии, ныне отмеченного только стелой да рядами едва угадывающихся холмиков.

— Надпись на стеле менялась несколько  раз, — рассказывает Олег Геннадьевич. Текст был один и тот же с той лишь разницей, что поначалу он  красовался на латунной табличке, потом таблички не стало и надпись сделали прямо на бетоне на латышском языке. Теперь вот ее можно прочесть по-русски. К памятнику вела березовая аллея, которая в середине 30-х годов XX века пострадала от бури, повалившей много деревьев.

Среди могил выделялись захоронения военного летчика (с самолетным пропеллером) и моряка, на  могиле которого в качестве памятника был  установлен корпус морской мины. Была здесь и могила с большим памятником какого-то военного, похороненного возле стелы. Братские могилы украшало множество крестов. Большинство из них были с указанием имен, фамилий и воинских званий. Эти  бетонные кресты отливали во дворе нашего  дома. В советсткое время их снесли. Некоторые из крестов лежали многие годы, слегка присыпанные землей. Мы их подняли и установили, но и их теперь нет на своих местах.

Я считаю, что кладбище должно поддерживаться в лучшем состоянии, так как это история нашего города, история Православия на этой земле. Было бы замечательно, если бы нашлись энтузиасты, которые не только на словах, но и реальными делами доказывали свою любовь к родине, к истории страны, в которой они живут. Без истории не будет будщего...

Записал Юрий Петровский. "Православная жизнь", июнь 2010 г., стр. 8-9.

Фото 1: Здесь, у стены храма, была могила, которая ныне угадывается по слегка просевшему асфальту.
Фото 2: Намогильные памятники, приготовленные к отправке в мусор.

0

9

Памяти иконописца

7 ноября сего года исполняется 100 лет со дня рождения Евгения Иванова — замечательного иконописца и регента, отдавшего большую часть жизни даугавпилсскому Борисоглебскому собору.

Евгений Федорович был родом из села Московского, Даугавпилсского района. Местный Покровский храм изначально был единоверческим. Среди его святынь находилось много прекрасных старинных икон, старопечатных и рукописных богослужебных книг, комплект хороших колоколов. Богослужения совершались по старому стилю, с использованием знаменного пения. Маленький Женя с детских лет прислуживал в родном храме, выполнял обязанности чтеца, пел на клиросе.

Когда пришло время, он поступил в Рижскую Духовную семинарию, занятия в которой сочетал с уроками иконописи. Его наставниками в этом деле были Татьяна Владимировна Косинская и Пимен Максимович Софронов. Благодаря влиянию этих иконописцев, а также первым детским впечатлениям, Е. Иванов отдавал предпочтение классической традиции написания икон.

С 1938 по 1946 гг. Евгений Федорович работал в русской школе учителем рисования. Потеряв при трагических обстоятельствах всю свою семью (жену, сына и внука), Е. Иванов вновь женился.

Когда в послевоенное время в рижском кафедральном соборе не было регента, то на эту вакансию пригласили именно Евгения Федоровича. Примечательно, что его поселили в том же подвальном помещении, где некогда жил сщмч. Иоанн, архиепископ Рижский и Латвийский. Вспоминая это время, Евгений Федорович говорил: «Чтобы не замерзнуть, я все время сидел в пальто. Спать ложился в сырую холодную постель. И все время думал: каково же здесь было уже пожилому владыке Иоанну? Просто не верилось, что в таких условиях жил глава Латвийской Православной Церкви...»

Как было сказано выше, Е. Иванов многие годы был бессменным регентом Борисоглебского собора г. Даугавпилса. Его усилиями состаился хороший хор, в котором пела и супруга Евгения Федоровича — Клавдия Андреевна. Певчие все подобрались как один верующие, которые пели, как и молились, — благоговейно.

Но все-таки большую по себе память Евгений Иванов оставил именно написанием икон. Им был создан и небольшой выносной крест, хранящийся в алтаре, и икона свв. князей Бориса и Глеба, о чем свидетельствует дарственная надпись, и, конечно же, икона Святого Духа, которая размещена над Царскими Вратами главного соборного алтаря. Писал Евгений Федорович и маленькие иконки для митр, которые шила прихожанка храма Нина Александровна Корницкая.

Слава о талантливом иконописце перешагнула пределы Латвии, и к нему стали обращаться с просьбами представители других епархий. А в 1970 году, по предложению епископа (затем — митрополита) Волоколамского Питирима, председателя Издательского отдела Московской Патриархии, Е. Иванов был приглашен в Москву в качестве художника-оформителя «Журнала Московской Патриархии» и «Православного календаря».

Евгений Федорович запомнился как очень светлый, высококультурный человек. Он умел гасить все конфликты, возникавшие в храме, буквально в самом зародыше. Он много знал и многим мог поделиться. Был интересным собеседником и рассказчиком.

В советские времена, когда гонения на Церковь не прекращались, для совершения рядовых треб приходилось идти на некоторые ухищрения, требовавшие не только смелости, но и самоотречения. Так, например, когда умирал кто-то из прихожан, Е. Ф. Иванов приглашал священника, и они, стараясь не привлекать лишнего внимания, в темное время суток приходили на дом и служили панихиду по усопшему. Платы за свой труд никогда не брали, от поминок и подношений отказывались.

За свою долгую, честную жизнь Евгений Федович не стяжал тленных мирских богатств. Он умер в мае 1991 года. И похоронен рядом со своей женой, которая была ему помощницей не только дома, но и в храме. Они вместе пели в хоре, вместе писали и реставрировали иконы. На кладбище у них общий памятник и общее надгробие — всегда вместе — и в жизни, и после смерти.

Упокой, Гоподи, души усопших раб Твоих Евгения и Клавдии!

Ю. П. "Православная жизнь", ноябрь 2010 г. стр. 12-13.

http://uploads.ru/t/c/K/o/cKoCj.jpg

Фото 1: Праздник Крестовоздвижения в Борисоглебском соборе. Епископ Даугавпилсский Александр несет на главе деревянный крест работы Е. Ф. Иванова.

http://uploads.ru/t/L/R/w/LRwOb.jpg

Фото 2: Могила Евгения Федоровича и Клавдии Андреевны Ивановых на даугавпилсском православном кладбище.

Отредактировано parks (Четверг, 20 октября, 2011г. 16:20:55)

0

10

Светлой памяти Василия Захарова

18 сентября в возрасте 92 лет преставился самый старый прихожанин даугавпилсского храма св. апп. Петра и Павла Василий Алексеевич Захаров. Прихожанином храма он является с 1952 года.

Последнее время Василий Алексеевич очень плохо ходил и потому пользовался сразу двумя палочками. Однако никто никогда не слышал, чтобы он жаловался на свое здоровье. Василий Захаров всегда был со всеми приветлив. А жизнь он прожил нелегкую, много было у него испытаний: и война, и голод, и немецкий плен...

Рассказывает его дочь Галина Васильевна Лавренова: «В начале войны папа попал в плен. Он бежал из немецкого лагеря и добирался пешком долгое время. Когда он пришел домой, весь в лохмотьях, мать его не узнала (в то время дом Василия находился под Ленинградом на оккупированной немцами территории в деревне Вишки).

В октябре 1943 года немцы всю молодежь посадили в поезд и отправили в Германию. Около Лиепаи в местечке Дурбе часть пленников высадили и поместили в какой-то сарай (сюда попала и семья Василия). Их было пять человек: Василий, его сестра с ребенком и двое детей-инвалидов второй сестры (она осталась в Ленинграде под блокадой). Приходили зажиточные латыши и брали на работу пленников, а семью Василия не хотели брать, так как ртов было много, а работников мало.

Семья начала уже голодать. Василий Алексеевич не отчаивался и, когда приходил очередной «работодатель», он выкрикивал, что умеет делать. Вскоре один латыш взял-таки их к себе, так как узнал, что за инвалидов немцы доплачивали. В то время Василий встретился со своей будущей женой Евгенией Ивановной.

К концу войны богатые латыши-хозяева уехали на Запад вместе с немцами, и работники остались одни. Возвращаться было некуда. Папа рассказывал, что в мае 1945 года они пошли из Дурбе в Лиепаю. Город был почти пустой, нашли какую-то комнату и стали в ней жить. На улице подобрали самые необходимые вещи.

В 1952 году переехали в Даугавпилс, так как жить здесь было дешевле. Дом, в котором поселилась семья, находился в очень плохом состоянии. Василий Алексеевич сам все отстроил и отремонтировал.

Хотя он прожил тяжелую жизнь, всегда был оптимистом и стремился делать людям только хорошее. В. Захаров отличался добродушием. Любил пословицы, поговорки, различные прибаутки. Человек он был легкий в общении, ему нравилось жить, все было интересным, всегда чем-нибудь увлекался. То он мебель сам делал, то пчеловодством занимался, то фотографией. Мог отремонтировать обувь, плести корзинки, любил рыбалку, изучал лечебные травы. А еще ему очень нравилось слушать чтение духовной литературы».

Надо сказать, что у Василия Алексеевича было много медалей, однако он не рассказывал, за что их получил. Из показанных Галиной Васильевной наград запомнились следующие: «Ветеран труда», «За спасение утопающих» и «Медаль Жукова».

Долгое время Василий Алексеевич служил пономарём в храме св. апп. Петра и Павла при протоиерее Иосифе Жунде. Некоторое время был звонарем. Несколько лет он отслужил и при нынешнем настоятеле храма прот. Иоанне Крецуле.

Отец Иоанн вспоминает удивительный случай, который произошел, когда у Василия Алексеевича начались проблемы с ногами, и он фактически не мог ходить без палочек. В то время шли работы по ремонту храма. Василий в разговоре с батюшкой  сказал, что хотел бы потрудиться на благо Церкви, но не может. Тогда батюшка как бы в шутку сказал: «Так давай мы тебе будем подносить доски, а ты их будешь красить». Василий сразу согласился, чем удивил священника. «Выполняя это посильное служение, Василий радовался как ребенок», — вспоминает отец Иоанн.

Василий любил пошутить. В советское время был такой случай. Рано утром в 8.00. Василий звонит батюшке и говорит: «Это зубная поликлиника?» Василий думал, что батюшка не узнает его по телефону, но он его узнал и решил подыграть: «Да, это зубная поликлиника». — «Могу я записаться к врачу?» (в советское время к зубному врачу было очень трудно попасть.) — «Да, конечно». Потом Василий положил трубку. Через пару минут перезвонил, сказал, что это он звонил, и они вместе с батюшкой посмеялись.

Василий Алексеевич, хоть и передвигался с трудом, а жить хотел в своем доме. Его супруга Евгения Ивановна отошла ко Господу в мае 2009, и поэтому дочь Галина уговаривала папу жить вместе с ней в её доме. На зиму Василий Алексеевич согласился пожить у дочери, однако этому не суждено было сбыться. Будучи у себя дома, он случайно упал, сломав бедренную кость. Не в силах подняться, один пролежал ночь на полу, пока к нему не зашла племянница Валентина, которая вызвала остальных родных, а те в свою очередь отвезли дедушку в больницу. В этой сложной ситуации никто от Василия Алексеевича не услышал слов ропота. Он все терпеливо переносил, как и подобает настоящему христианину.

Навещая больного, я и Сергий Михалевич были приятно удивлены, насколько ясная была память у этого человека. Мы неспешно побеседовали с Василием Алексеевичем и время прошло незаметно. Он рассказал немного о годах войны и о том, как он служил в армии; рассказал, как Господь его трижды спасал от верной гибели. Благодарил за посещение.

После того как мы подарили В. Захарову свежий номер газеты «Православная Жизнь», он сказал, что в больнице к нему дважды приходили сектанты и предлагали свои книги, но он им твердо ответил, что все, что ему нужно, он может найти в православном храме. Газету же принял с благодарностью.

Чувство юмора его не покидало даже на больничной койке. Когда мы собирались уходить, он попросил: «Передайте отцу Иоанну от отца Василия привет». Затем он нас перекрестил. Для больного он выглядел достаточно бодро. Я тогда еще подумал, что он до 100 лет проживет, однако эта болезнь была последним испытанием, которое должен был пройти Василий Алексеевич. После общения с этим человеком на душе было радостно и светло.

Упокой, Господи, душу раба твоего Василия и помяни во царствии Твоем, во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.

Анатолий Мирошник, "Православная жизнь", ноябрь 2010 г., стр. 18-19.

http://uploads.ru/t/m/d/0/md0n9.jpg

На фото: Василий Алексеевич Захаров с семьей

Отредактировано parks (Пятница, 21 октября, 2011г. 20:57:02)

+1

11

Русские общества в 20-30 годах ХХ века

80 лет назад в Даугавпилсе действовал целый ряд различных общественных организаций, объединявших русских жителей края. При этом, ни одна общественная структура не замыкалась в узких рамках одной национальности. Так, например, Русское Православное Студенческое Единение соответствовало своему названию лишь на одну четверть: его членами могли стать представители различных национальностей, неправославного вероисповедания, и не обучающиеся в высших учебных заведениях. В то же время, всех этих людей объединяла общность целей и задач, которые они перед собой ставили.

Даже поверхностное знакомство с некоторыми из русских организаций позволяет выявить у них общие черты — это объединение представителей русского этноса на основе русской культуры и Православия при условии лояльного отношения к Лавийскому государству. В наше время утвердившегося космополитизма и материальной выгоды, как высшего критерия успешности, любовь к Родине, и уж тем более к стране проживания, кажутся чем-то странным и ненужным. Но в конце 20-х - начале 30-х годов прошлого века патриотизм являлся неотъемлимой составляющей каждого человека. Менялась власть, менялся политический курс, но уважение к существующим законам, а уж тем более к стране, в которой живешь, — было само собой разумеющимся.

В последнее время в печати все чаще появляются статьи, посвященные общественным организациях Латвии. Давайте и мы посмотрим на этот феномен, но только сквозь призму его соприкосновения с городом Даугавпилсом. А начать, пожалуй, стоит с Русского общества.

Первый раз день русской культуры отмечался в Даугавпилсе 16 мая 1926 года. К этому днюбыла издана даже специальная газета «Русский день в Латгалии», которую открывала статья Архиепископа Иоанна (Поммера). Владыка Иоанн, в частности, писал: «День Русской культуры должен смело и открыто противопоставить атеизму новаторов здоровую русскую религиозность, интернационализму — здоровый русский национализм, однобоким классовым тенденциям — смелую всенародность, обнимающую все классы русского народа».

На той же странице депутат II Сейма Е. М. Тихоницкий определяет задачи, который должны решить русские в ближайше время. Таковых было четыре: сохранение языка, открытие национальных школ, популяризация русской культуры и сохранение Русской души.

Празднования дня Русской культуры в тот раз началось торжественным богослужением в даугавпилсском Борисоглебском соборе, которое совершил благочинный протоиерей, а впоследствии — Митрополит Рижский и всея Латвии — Августин (Петерсон). Само же празднование было устроено на площади перед бывшим военным собором.

В правление Двинского отдела Общества «Русское национальное объединение в Латвии» входили представители православных и старообрядческих городских приходов. Кроме Общества, в 1926 году в Даугавпилсе действовали: с 1920 года Русская секция Двинского учительского союза, Русское общество взаимопомощи и Двинское отделение Русского родительского общества; все они имели свои постоянные офисы.

В 1926 году в стадии формирования находилось Русское сельскохозяйственное общество, у истоков создания которого стояли депутат Сейма М. А. Каллистратов и председатель Латгальского союза агрономических работников Г. М. Садовский. При Общежитии русских эмигрантов действовала трудовая артель, члены которой входили в «Общество русских эмигрантов в Латвии». Свои общества были у врачей, педагогов, юристов, артистов. Всего же в Латвии действовало около 50 различных русских обществ (большей частью профессиональных), однако в Даугавпилсе широкую общественную деятельность вели лишь некоторые из них.

По восспоминаниям певчего даугавпилсского Борисоглебского собора О. Г. Чапли, вся культурная жизнь довоенного Даугавпилса базировалась на трех китах: церкви, школе и национальной культуре. При этом, одни и те же люди пели в церковном хоре, преподавали в школе и участвовали в самодеятельности.

В свою очередь, Л. П. Попкович (певчая собора свв. кнн. Бориса и Глеба) рассказала, что в Даугавпилсе была очень популярна организация «Сокол». Взрослые назывались «соколами», а дети — «соколятами». Сокольское движение пришло к нам из Чехии. Его зачинателем был выпускник Пражского университета М. Тырш, который выдвинул идею прямой зависимости силы народного духа от физической и духовной подготовленности отдельных представителей данного народа. В своей книге Тырш изложил основы гимнастики с оригинальными упражнениями, которые делились на четыре группы. Последовательное выполнение целого комплекса упражнений (без снарядов, со снарядами, в группе и боевых) должно было закалить как морально, так и физически участников сокольского движения.

Систему гимнастики скоро переняли представители русской эмиграции. На съезде русских соколов, прошедшем в Праге в 1932 году, гимнастическая система Тырша была дополнена идеологической составляющей: братским отношением членов общества друг к другу и действенной любовью к русскому народу. Соколы разработали красивую форму и систему красивых упражнений (некрасивые были отвергнуты), они совершали красивые поступки и вырабатывали в себе красивые черты характера.

Приятно осознавать, что первое сокольское общество в Латвии появилось именно в Даугавпилсе в 1928 году. На фотографиях того периода запечатлены парады, выступления и фотоотчеты из поездок на конференции и фестивали. Девизом соколов было пожелание: «Будь здрав!», а само общество заявлялось как «гимнастическое». Тем не менее, от даугавпилчан приходилось слышать, что соколов готовили к участию в будущем преобразовании России. Идеалом для них служил монархический строй и верность духовным идеалам старой Руси. При этом, если юные соколята занимались только гимнастикой, взрослые должны были быть готовы принять участие в освободительном движении своей этнической родины. Архимандрит Кирилл (Леонид Начис), который будучи ребенком посещал занятия в даугавпилсской сокольской секции, вспоминал: «Они не просто занимали наше время очень полезными спортивными тренировками, здесь нам рассказывали о подвижниках веры, мы занимались церковным пением, весь наш досуг был оцерковлен».

К соколиному примыкало скаутское движение. В Даугавпилсе были скауты и гайды, а также Общество друзей скаутов и гайд. Интересная особенность: скаутское движение состояло в основном из латышей, а «друзьями» скаутов были русские. Конечно, русским мальчикам и девочкам не возбранялось вступать в общество скаутов, которое действовало в Даугавпилсе с 1921 года, однако существовало именно «Общество друзей скаутов и гайд русской национальности». Поскольку в скаутском движении также много места уделялось религии, не исключено, что именно разность вероисповеданий, а значит и дат отмечания религиозных праздников, накладывали свой отпечаток на разделение скаутского движения.

Огромное значение для всей Латвии и Даугавпилса вчастности имела и деятельность возникшего в Европе Русского Студенческого Христианского Движения (РСХД), а также выделившегося из него в Латвии Русского Студенческого Православного Единения (РСПЕ). Формирование РСПЕ произошло в 1928 году в Риге, в основном под влиянием русского философа Н. А. Бердяева. О времени зарождения движения напоминают его информационные издания, с которыми «Православную жизнь» познакомила активная прихожанка даугавпилсского кафедрального собора И. С. Вилимане.

Оба буклета рассказывают и целях и задачах РСПЕ, а также сообщают о проделанной работе. Примечательно, что буквально с первых слов Единение заявляет о главенстве религиозной составляющей в его работе. «Русское Православное Студенческое Единение имеет своей целью объединение верующей молодежи для служения Православной Церкви и привлечение к вере во Христа неверующих. Оно стремится помочь своим членам выработать христианское мировозрение и ставит своей целью подготовить защитников Церкви и веры, способных вести борьбу с современным атеизмом и материализмом», — говорится в буклете РСПЕ.

На одной из фотографий участников съезда Единения 1928 года, прошедшего в СпасоПреображенской пустыни под Елгавой, мы видим и владыку Иоанна, Архиепископа Рижского и всея Латвии. Здесь же приводятся и слова будущего священномученника: «Святая христианская работа Единения у всех на виду, знакомьтесь с нею, содействуйте ей и личным участием, и жертвами».

В 1929 году в Даугавпилсе существовал и активно действовал кружок РСПЕ. Через два года в городе насчитывалось уже два религиознопросветительских кружка для молодежи, а также Детский уголок. В кружках изучалось Священное Писание, богослужения, догматы, история Церкви, вопросы религиозно-национальной жизни, философии, апологетики, русской культуры. Двухчасовые занятия с детьми проходили на базе Александро-Невского собора. Затем детей кормили пожертвованиями: молоком, хлебом, колбасой.

По словам Архимандрита Кирилла (Начиса), делегаты из Даугавпилса принимали участие в съездах РСХД (РСПЕ отличалось от него более углубленным следованием Православию). Они же потом и руководили, по его словам, «многочисленными детскими кружками в городе». Особенно деятельность РСПЕ в Даугавпилсе оживилась после переезда сюда из Риги основателей движения — супругов Надежды и Дмитрия Буковских. «Нас вовсе не завлекали какими-то развлечениями, мы, например, вместе говели в посты. Нас не принуждали. Нам прививалось желание работать над собой, стремление к чистой христианской жизни; эти занятия пробуждали любовь ко Христу и Евангелию, давали понимание спасительности Церкви», — рассказывает архимандрит Кирилл.

С лекциями в Даугавпилс приезжали замечательные проповедники и мыслители. Отметим среди них профессоров Богословского института в Париже Л. А. Зандера, В. Н. Ильина, Б. П. Вышеславцева, иеромонаха Иоанна (Шаховского) — будущего архиепископа Сан-Францизского и Западно-Американского, протоиерея Льва Липеровского — секретаря РСХД, протоиерея Сергея Четверикова (духовного руководителя РСХД), а также уроженку г. Риги монахиню Марию (Скобцеву).

После запрещения в ноябре 1934 года деятельности в Латвии РСПЕ, духовная работа не  остановилась. Так, в 1939 году церковный историк С. П. Сахаров писал: «При соборе (имелся в виду даугавпилсский Александро-Невский собор — авт.) существует «Православное Содру-__жество» — организация учащейся молодежи обоего пола от всех приходов Даугавпилса. Члены его под непосредственным руководством о. настоятеля устраивают беседы, читают рефераты и принимают деятельное участие в церковном пении и чтении во время богослужений в соборе». Сохранился и Детский уголок, который даже не поменял своего названия.

Таким образом, запрет деятельности РСПЕ и РСХД был обойден. Участники студенческого Единения и после 1934 года продолжали встречаться, проводить занятия, и, что важно, посещать съезды РСХД, которые проходили в Эстонии (там данная организация просуществовала до 1940 года).

Многие члены двинского кружка в дальнейшем связали свою жизнь с Церковью. Кроме уже упомянутого архимандрита Кирилла (Леонида Начиса) — бывшего духовника Санкт-Петербургской Духовной академии и семинарии (скончался в 2008 году), следует вспомнить архиепископа Сильвестра (Ивана Харуна), управлявшего в течение нескольких лет Православной Церковью в Америке. В первые годы жизни он активно посещал занятия Детского уголка, потом стал членом молодежных кружков, а с 1934 года И. Харун занял должность распространителя официального печатного органа Движения «Вестника РСХД». Интересно, что познакомившись со Студенческим Движением еще ребенком, он возглавил его в 1963 году, являясь председателем РСХД по 1979 год.

Не стоит, конечно забывать и о псаломщиках Константине Кравченке (скончался в 1973 году) и Игоре Булгаке — активных участниках Псковской Миссии, которые также начинали свой путь в Церкви с молодежных христианских кружков.

Протоиерей Кирилл Зайц, некогда служивший в Двинске противокатолическим и противосектантским миссионером и занимавший в 1941-1944 годах должность главы Внешней Духовной Миссии, в свое время был активным деятелем и духовным руководителем РСХД в Латвии. А протоиерей Николай Жунда, служивший в Борисоглебском соборе с 1936 по 1941 годы (последние два года в качестве его настоятеля), был не только активным участником, но и организатором конференции РСХД, прошедшей в Салдусе в 1934 году.

В одном из своих писем к участникам съезда Христианской молодежи архимандрит Софроний (Сахаров) обращается к ним как к держателям духовной эстафеты, принятой от отцов во время смуты, рожденной войнами и революцией. «Мы, старшие вас годами, приближаемся к исходу нашему. Мы в меру слабых наших сил передали вам слово истины, принятое нами от отцов наших духовных. И самое глубокое желание наше в том, чтобы и вы пронесли на своем жизненном пути до конца это святое наследство, передав его тем новым, нарождающимся людям, которые способны и достойны будут принять его», — говорит о. Софроний.

Хочется верить, что наше поколение не только не уронит, но и преумножит то духовное начало, которое было получено от поколения предшествующего. Во всяком случае, мы должны приложить к этому максимум усилий.

Юрий Петровский, "Православная жизнь", февраль 2011 года, стр. 16-19.

http://uploads.ru/t/s/f/x/sfxzv.jpg
Построение Двинского отделения Русского Сокола.

http://uploads.ru/t/j/O/c/jOcbE.jpg
Настоятель собора св. блгв. кн. Ал. Невского о. Леонид Ладинский с членами Православного Содружества.

Отредактировано parks (Суббота, 29 октября, 2011г. 15:46:19)

0

12

Исповедник Христов Владимир

Владимир Николаевич Еленевский родился в семье священника, окончил Витебскую Духовную семинарию, затем Императорский Юрьевский университет. Профессиональную деятельность В. Еленевский начал в г. Двинске в качестве судебного следователя Витебского Окружного суда. Владимир Николаевич проработал следователем в Двинске и Дриссе с 1904 по 1917 год. В этот период он женился на Вере Викторовне, уроженке Дриссы. В связи с Первой Мировой войной, семья Еленевских переехала в Витебск. Здесь Владимир работал в Епархиальном совете (заведуя бракоразводным столом), городской управе, в губернском уголовном розыске, а затем в Витебском уездном бюро юстиции.

В 1922 году, во время массового изъятия церковных ценно-стей, Еленевский открыто высказывался против ограбления храмов. Ему это не было поставленно в вину, однако вскоре возникли проверки по мнимым фактам злоупотреблений супругами Еленевскими своих служебных положений. Несмотря на то, что свидетели рассказывали о доброте и бескорыстности Владимира Николаевича, его осудили на год лишения свободы. Вера Викторовна получила условный срок.

В тюрьме В. Еленевский находился в одной камере со своими бывшими подследственными, что, конечно, только усиливало его страдания. В заключении Владимир Николаевич пробыл менее трех месяцев, однако это негативно сказалось на его здоровье. Что касается его супруги, то она скончалась в 1923 году, не перенеся пережитых моральных страданий.

С октября 1925 года Еленевский был уволен с работы. Чтобы хоть как-то прокормить троих малолетних детей, он занимался частной практикой.

В 1926 году Владимир Николаевич вновь был избран в Епархиальный совет. В последующие три года, кандидатура Еленевского неоднократно предлагалась для рукоположения во епископа на Полоцко-Витебскую кафедру. Должное личным качествам Владимира Николаевича отдавали даже представители обновленческой церкви, называя его «Думой «тихоновцев»».

В 1929-1931 гг. Еленевский, как опытный юрист, способствовал возобновлению деятельности ранее закрытых приходов, а также возвращению в лоно Матери-Церкви обновленческих приходов. В общей сложности, благодаря трудам Еленевского, в патриаршию церковь вернулось свыше 50 обновленческих приходов.

За свою активную деятельность Еленевский поплатился сначала работой (из-за высокого налогооблажения ему пришлось отказаться от своего единственного источника дохода — частной юридической практики), а затем и свободой (его арестовали как «члена Истинно-Православной Церкви, ведущего антисоветскую агитацию и подготавливающего народные волнения»). Тогда же на следствии в 1931 году выяснилось, что Владимир Николаевич составляет стихотворные молитвы, текст одной из которых был изъят при обыске.

В качестве наказания была объявлена трехлетняя ссылка, из которой В. Н. Еленевский вернулся в Витебск инвалидом II группы. Выжить и не умереть от голода ему помогли сын Николай и младший брат Феофил. Во время Второй мировой войны В. Еленевский находился в Белоруссии, прикладывая максимум сил для возрождения церковной жизни. Он был заведующим церковным отделом Витебской городской управы, членом Окружного благочиннического управления, преподавателем пастырских курсов, а также учителем Закона Божьего в гимназии г. Дриссы.

Последние годы жизни В. Еленевского также были очень плодотворны в отношении церковной жизни. Владимир Николаевич в 1944-1948 годах работал юристом в Минском епархиальном управлении, помогая епископу Василию (Ратмирову). Затем по просьбе архиепископа Пимена (Свиридова) он составил очерк противостояния обновленческому расколу в Витебской епархии в 20-30 годы. Откликаясь на многочисленные просьбы, Владимир Николаевич часто ходатайствовал за чужих людей, сам же постоянно находился в бедственном материальном положении. Окончил свою исповедническую жизнь Владимир Еленевский 8 апредя 1954 года. Дни его памяти  отмечаются в день кончины, а также в третью неделю по Пятидесятнице.

http://uploads.ru/t/p/j/0/pj0Ey.jpg

0


Вы здесь » GoroD » Православие в Даугавпилсе. » Прихожане